Десант центурионов

Тверд перебудил многих, отыскивая однополчан, из его угла слышался гогот, звучные шлепки по спинам. Что не любил я в армии, так это нарочитую, просто показную, грубость. Даже закомплексованные интели, к которым я относил себя, в армии стыдливо прятали врожденную и плюс приобретенную интеллигентность, начинали искусственно смеяться грубым шуткам, сквернословили, о женщинах начинали говорить так, как раньше никогда бы себе не позволили даже в мыслях. Может быть, готовясь к таким недобрым делам, как убийство себе подобных, иначе нельзя, но хотелось бы, чтобы даже в таких вынужденных делах было подостойнее и попристойнее.

В вагоне висела ругань, иногда вспыхивали потасовки. Не всегда спор решали кулаки. Когда есть оружие, всегда хочется его использовать. Возле огнестрельного оружия ели и спали сотники, но острые мечи имелись у каждого. Здесь любой умел пользоваться разящей сталью, и у всякого меча рукоять удобно подогнана по ладони хозяина.

Иногда двобойцев успевали разнять, иногда не успевали. В вагоне слишком тесно, скученность повышает раздражительность, а здесь ехали настоящие мужчины, которые лучше работают острыми мечами, чем языком... Шла естественная убыль, а жалование отцы-командиры наверняка получили вперед на каждого, зато выплачивать научились у римлян после битвы...

Поезд двигался все-таки медленно, подолгу стоял на разъездах, ожидая встречного. На станциях мы вместе с ратниками выбегали за кипятком, иногда успевали перекусить в корчме, прежде, чем ее разнесут разгулявшиеся парни, дважды купались в озерцах.

Однажды поезд остановился возле небольшого поля. Прошел слух, что здесь живут упрямые радимичи. Те самые, что отказались платить дань князю.

Ратники с гиком вытоптали пшеничное поле, срубили яблони, десятка два тут же рысью поспешили в лесок, за которым, по слухам, скрывалась деревушка. Воевода дал потешиться на поле, потом вместе с сотниками пинками и ударами мечей плашмя загоняли гуляк по вагонам. Все было готово к отправлению, наконец из леса вынырнул отряд налетчиков. Они гнали коров, коз, тащили в мешках поросят, гусей, несли связки отчаянно кудахтающих кур. У многих свисали окровавленные мечи, в глаза бросались красные пятна на одежде. Двое сильно хромали, голова вожака была обвязана окровавленной тряпкой.

Чем дальше к югу, тем станции становились просторнее. В вагонах среднего класса народ успевал смениться несколько раз, в телятниках же все чаще вспыхивали короткие жестокие драки.

У раскрытых дверей всегда кто-нибудь торчал, наблюдая за проносящимися станциями. Тверд еще не мог вдоволь наобщаться с настоящими мужчинами, я чаще сидел у двери, свесив ноги из вагона. Однажды меня разбудил веселый вопль:

- Киев! Вижу Киев!

Все бросились к дверям. Если бы не брус, половина народу вывалилась бы, стремясь поскорее увидеть столицу Киевской империи. Паровоз дал три длинных гудка.

Далеко-далеко блестели золотом крыши дворцов. Киев располагался на семи холмах, но за пару тысячелетий разросся так, что теперь там остался только старый центр, а каждое последующее столетие наращивало новое кольцо зданий. Правда, архитектура, судя по всему, здесь не менялась, просто в центре сосредоточилась правящая знать, и вокруг сказочно прекрасного княжеского дворца высились здания одно другого краше...

На крутом берегу над Днепром возвышался над миром колоссальнейший каменный столб. Целая гора, обтесанная в один-единственный обелиск, на вершине которого свирепо смотрело на подъезжающий поезд огромное яростное лицо. Перун, самый молодой из славянских богов, покровитель воинов, истребитель врагов, бог настоящих мужчин!

Я невольно передернул плечами. Показалось, что нещадное лицо бога повернулось ко мне. Высечено грубо, словно двумя-тремя ударами топора. Нашлись мастера ювелирной работы - вон какая резьба на стенах дворцов! но разве бог войны и настоящих мужчин позволит себе изнеженность затейливой работы?

Поезд споро катил через пригород. Дома здесь поднимались простые, скорее похожие на казармы, хотя гордо крышами задевали тучи. Улицы тоже бедные, проложенные с минимумом индустриальных затрат...

Потом замелькали дома пониже, зато кирпичные, толстостенные, выстроенные с выдумкой, каждый дом иначе, чем соседний. Зелени больше, в нижних этажах - лавки, прачечные, магазины.

Центр ошеломлял. Дворец за дворцом! Здания располагались в глубине дворов, но из поезда, проносящегося по насыпи, я успевал схватить глазом белоснежные колонны, мраморные ступени, богато отделанные цветными изразцами стены. Били фонтаны, на деревьях сидели павлины, попугаи, фазаны... Несколько раз я замечал дворцы из дерева. Явно особый дикарский шик, такое чудо из дерева обойдется дороже ансамбля из белого мрамора.