- Чем раньше вы поймёте, что ваша задача сдохнуть, тем лучше вы с этой задачей справитесь. Запомните: ваша жизнь закончилась, здесь и сейчас. Там, - капрал показывает себе за спину, - вы никому не нужны. Там вы источник беспокойства и неприятностей для людей, которым хватило ума и денег не оказаться здесь, на вашем месте. Вы - не спортсмены, вы - убойная сила. Расходный материал. Вы должны исходить из того, что каждая ваша схватка - последняя. Вы должны любить своего противника, потому что только он может подарить вам покой. Недаром в Библии написано: "возлюби врага своего". Молитесь на того парня, который сейчас так же как и вы, стоит где-то на плацу и потеет перед своим наставником. Однажды вы встретитесь с ним, и он отправит вас в бессрочный отпуск...
Капрал буравит толпу тяжёлым немигающим взглядом.
И вот уже не бисер пота на лбу, а холодная испарина леденит душу. И озноб, и ужас, потому что вдруг начинаешь верить в эту правду.
- На каждом полученном приказе вы должны видеть штемпель огненными буквами: "умри достойно"! Исполни и отправляйся в солдатский рай. А там, парни, по слухам, есть всё!
- А капралы там есть? - спрашивает "самый умный"...
И вдруг всё кончилось... я не сразу это понимаю. Я всё ещё пытаюсь освободиться от стальных пальцев, намертво вцепившихся в мой воротник. Чёртова жилетка! Почему она не рвётся? Человек бежит с такой скоростью, что я не успеваю переставлять ноги вслед за его неудержимой рысью. Несколько раз падаю, но неумолимая сила поднимает меня, и мы продолжаем бег.
***
Хлопает дверь.
- Что дальше, Отто?
Не сразу узнаю голос Василия.
Не сразу понимаю значение слов. "Отто"? Знакомое имя. Кажется, моё.
Несколько звонких пощёчин, в голове чуть проясняется.
- Мы в твоей мастерской. Что дальше, Отто?
- Заблокировать двери, - едва шевеля разбитыми губами, хриплю в ответ.
Язык постоянно натыкается на острую кромку сломанных зубов. Хорошие были зубы. Полный рот крови. Я сплёвываю, кажется, себе на грудь и хриплю дальше.
- Зажги свет, балки на треноге с грузилами. Тренога не нужна, декорация. Балки не закреплены, один конец в дверь, другой в упор на полу. Увидишь.
Такое ощущение, что жизнь возвращается по капле, в обмен за каждое произнесённое слово. Слово - капля, слово - капля. Вот только с кем это я меняюсь? И, главное, зачем?
Доносится шум падения балок. Наверное, Василий снял одну, две другие посыпались. Вот дурак...
- Свет. Зажги свет.
Слышу стук балок, блокирующих двери. Здорово я всё придумал. Вот только, почему он не отвечает?
И свет.
Пытаюсь поднять руку, чтобы поискать в карманах его зажигалку. Плохо получается. Такое ощущение, что рука не моя. Я даже не могу понять, какая это рука: правая или левая. Смешно.
Чувствую, как кто-то рядом со мной присел и завозился, устраиваясь поудобнее.
- Василий?
- Да, это я.
- Заблокировал двери?
Комната наполнилась гулкими ударами сапог по обитому жестью дереву.
- Понятно.
Мы сидим рядом.
Мне хорошо. Незнакомое чувство лёгкости и блаженства наполняет меня до краёв. Был бы чашкой, или тарелкой там какой-нибудь, обязательно бы пролилось. Но я человек. Из другого материала. Да и конструкция не та. Вроде сифона. Собирается по капельке, собирается...
Но когда приходит время, уходит всё без остатка.
- Свет, Василий. Зажги свет.
Он молчит. Молчит минуту, две. Потом отвечает:
- Здесь светло, Отто.
Теперь молчу я. К ощущению счастья всё сильнее примешивается горечь.
- Удар в живот был лишний, - говорю без нажима и злости, будто делаю замечание дежурному по кухне, чуть пересолившему кашу.
- Ничего с тобой не сделается, - также сухо отвечает он.- Пройдёт время, глаза регенерируют...
- Жаль, что совесть у нас не регенерирует, - прерываю его. - Зря я тогда, на болоте, тебя кормил.
- Я тебя тоже кормил. Так что квиты...
- А почему нет боли?
- Шок, - чувствую, как он пожимает плечами. - Но ты не беспокойся. Когда придёт время, я помогу тебе.
- Помоги сейчас, - прошу я. - Неужели так плохо?
- Хуже ещё не было, - отвечает он.
- Маша?
- Она передавала тебе спасибо, Отто. Она тебя любила.
- А спасибо за что?
- За ласку. Ты не сможешь понять холод её одиночества. Но ты впустил её себе в душу, и она немного согрелась.
Горечь. Ядовитая, жгучая. Выжигает в груди пустоту.
И опять всё не так. И мрак. И зубы в крошку, в песок. И что-то душное, дурное сжимает липкими пальцами сердце.
- Но это уже всё, Василий? Здесь всё закончится?
Молчит мой Василий. Я слышу его дыхание. Всего минуту назад прерывистое, задыхающееся. А сейчас ровное и мощное, кузнечными мехами направляющее воздух в раскалённую топку его широкой груди. Это моя боль даёт ему силу, это моя горечь кормит его жизнь.
- Я сдаюсь, Господи. Прими душу мою. Здесь и сейчас. Устал я. От всего устал. От Твоего мира, от Тебя, от себя самого. Молю Тебя. Если есть в Тебе хоть капля сострадания, хоть капля человечного, прекрати муки мои. Может, с ними прекратятся и муки дорогих мне людей.
- О ком это ты, Отто? - справляется Василий. - Никого не осталось. Ты один.
- Вот и покончим с этим.
- Нет, - голос его непреклонен. - Сперва откроем дверь. А там видно будет.