Десантники

— Киберштурман, — повторил он.

И тотчас снова дрогнули стены. Горбовский молчал.

— Нет подачи горючего, — сказал Валькенштейн неожиданно спокойно.

— Вижу. — Горбовский тоже был спокоен. — Делай свое дело.

— Нет ни капли. Мы падаем. Замкнуло, черт…

— Включаю аварийную, последнюю. Высота сорок пять… Сидоров!

— Да, — отозвался Сидоров и принялся откашливаться.

— Ваши контейнеры наполняются. — Горбовский повернул к нему свое длинное лицо с сухими блестящими глазами. Сидоров никогда не видел у него такого лица, когда он лежал на диване. — Компрессоры работают! Вам везет, Атос!

— Мне здорово везет, — прошептал Сидоров.

Теперь ударило снизу. У Сидорова что-то хрустнуло внутри, и рот наполнился горькой слюной.

— Пошло горючее! — крикнул Валькенштейн.

— Хорошо… Прелесть! Но занимайся своим делом ради бога. Сидоров! Эх, Миша…

— Да, — сипло сказал Сидоров, не разжимая зубов.

— Запасного комплекта у вас нет?

— Ага. — Сидоров плохо соображал сейчас.

— Что «ага»? — закричал Горбовский. — Есть или нет?

— Нет.

— Пилот… — буркнул Валькенштейн. — Герой…

Сидоров скрипнул зубами и стал смотреть на экран перископа. По экрану справа налево неслись мутные оранжевые полосы. Было так страшно и тошно видеть это, что Сидоров закрыл глаза.

— Они высадились здесь! — услышал он голос Горбовского. — Там город, я знаю!

Что-то тоненько зазвенело в рубке, и вдруг Валькенштейн заревел тяжелым прерывистым басом:

Бешеных молний крутой зигзаг,

Черного вихря взлет,

Злое пламя слепит глаза,

Но если бы ты повернул назад,

Кто бы пошел вперед?

«Я бы пошел, — подумал Сидоров. — Дурак, осел. Нужно было дождаться, пока Горбовский решится на посадку. Не хватило терпения. Если бы сегодня он шел на посадку, плевал бы я на экспресс-лабораторию». А Валькенштейн ревел:

Чужая улыбка, недобрый взгляд,

Губы скривил пилот…

«Струсил Десантник», — тебе говорят,

Но если бы ты не вернулся назад,

Кто бы пошел вперед?

— Высота двадцать один, — крикнул Горбовский. — Перехожу в горизонталь.

«Теперь бесконечные минуты горизонтального полета, — думал Сидоров. — Ужасные минуты горизонтального полета. Многие минуты толчков и тошноты, пока они не насладятся своими исследованиями. А я буду сидеть, как слепой, со своей дурацкой разбитой машиной».

Планетолет ударило. Удар был очень сильный, такой, что потемнело в глазах. И Сидоров, задыхаясь, увидел, как Горбовский с размаху ударился лицом о пульт, а Валькенштейн раскинул руки, взлетел над креслом и медленно, как это бывает во сне, с раскинутыми руками опустился на пол и остался лежать лицом вниз. Кусок ремня, лопнувшего в двух местах, плавно, как осенний лист, скользнул по его спине. Несколько секунд планетолет двигался по инерции, и Сидоров, вцепившись в замок ремня, чувствовал, что все падает. Но затем тело снова стало весомым.

Тогда он расстегнул замок и поднялся на ватные ноги. Он смотрел на приборы. Стрелка альтиметра ползла вверх, зеленые зигзаги контрольной системы метались в голубых окошечках, оставляя медленно гаснущие туманные следы. Кибер-штурман вел планетолет прочь от Владиславы. Сидоров перешагнул через Валькенштейна и подошел к пульту. Горбовский лежал головой на клавишах. Сидоров оглянулся на Валькенштейна. Тот уже сидел, упираясь руками в пол. Глаза его были закрыты. Тогда Сидоров осторожно поднял Горбовского и положил его на спинку кресла. «Плевать я хотел на экспресс-лабораторию», — подумал Сидоров. Он выключил киберштурмана и опустил пальцы на липкие клавиши. «Скиф-Алеф» начал разворачиваться и вдруг упал на сто метров. Сидоров улыбнулся. Он услышал, как позади Валькенштейн яростно прохрипел:

— Не сметь!..

Но он даже не обернулся.

— Вы хороший пилот, и вы хорошо посадили корабль. И по-моему, вы прекрасный биолог, — сказал Горбовский. Лицо его было все забинтовано. — Просто прекрасный биолог. Настоящий энтузиаст. Правда, Марк?

Валькенштейн кивнул и, разлепив губы, сказал:

— Несомненно. Он хорошо посадил корабль. Но поднял корабль не он.

— Понимаете, — Горбовский говорил очень проникновенно, — я читал вашу монографию о простейших — она превосходна. Но нам с вами не по дороге.

Сидоров с трудом глотнул и спросил:

— Почему?

Горбовский поглядел на Валькенштейна, затем на Бадера.

— Он не понимает.

Валькенштейн кивнул. Он не смотрел на Сидорова. Бадер тоже кивнул и посмотрел на Сидорова с какой-то неопределенной жалостью.

— А все-таки? — вызывающе спросил Сидоров.

— Вы слишком любите штурмы, — сказал Горбовский мягко. — Знаете, это — штурм унд дранг, так сказал бы директор Бадер.

— Штурм и натиск, — важно перевел Бадер.

— Вот именно. А это не нужно. Это па-аршивое качество. Это кровь и кости. И вы даже не понимаете этого.

— Моя лаборатория погибла, — пытался оправдаться Сидоров. — Я не мог иначе.

Горбовский вздохнул и посмотрел на Валькенштейна. Валькенштейн бросил брезгливо:

— Пойдемте, Леонид Андреевич.

— Я не мог иначе, — упрямо повторил Сидоров.

— Нужно было совсем иначе, — сказал Горбовский. Он повернулся и пошел по коридору.