Десантники не сдаются

— Ничего, — сказал он. — Еще чуток поработай. Потом пивком поправимся.

Это обещание воодушевило девушку, и она начала мять спину клиента с новой энергией.

— Развлекаетесь, — констатировал худосочный, с глазами профессионального мошенника, вечно улыбающийся Рома, зайдя в предбанник.

— Балдеем, — кивнул Бруевич.

— Мы уже потрахались, — незатейливо проинформировала Наташка. — А где Нинка?

— За пивом услал. А у меня чего-то машина барахлит.

— Какая? — хмыкнул Бруевич.

— Та, что на колесах. А ты что подумал? С этим все ништяк.

— Это радует, Рома…

— Полезу под железяку, — вздохнул хозяин фазенды.

— И охота? — удивился Бруевич.

— Завтра не заведется. — Ромка вышел. Дверь со скрипом закрылась. И Бруевич снова расслабился под сильными пальчиками массажистки…

Так бы лежал и лежал… Хорошо… Но хорошо не бывает долго.

Затренькал мобильник.

— Кто там? — растягивая слова, произнес он.

— Это Панин.

— Здорово. — Бруевич закряхтел, как старый дед, и приподнялся на лавке, по ходу легонько шлепнув Наташку по округлому заду. — Палыч, если бы ты только знал, от чего меня отрываешь…

— Плохи дела, Алешенька.

— Что случилось? — встревожился Бруевич, вдруг поняв, что голос у третьего члена их научной группы доктора математических наук Панина потерянный.

— Галустян…

— Что Галустян?

— Он умер.

— В смысле?

— Он умер. Погиб. Покончил жизнь самоубийством. Наглотался снотворных таблеток. Достаточно?

— Так, Палыч. Успокойся и не кипятись… Ерунда какая-то. Как Галустян мог покончить жизнь самоубийством? Сейчас, когда все на мази?

— У него спроси! — По голосу Панина ощущалось, что в его душе трепетала, как птица в клетке, пытавшаяся вырваться на простор истерика.

— Так… Успокойся… Успокойся, — как заклинание повторял Бруевич. В предбаннике было жарко. Но в груди возник сквознячок. Холодный такой сквознячок, от которого замерзает сердце. — Я сейчас собираюсь и еду… И мы что-нибудь придумаем.

— Что мы можем придумать?

— Так. Успокойся, — то ли себе, то ли собеседнику сказал Бруевич. Дал отбой. И присел на лавке, замерев и тупо уставившись в дощатую стену, на которой был зачем-то накрепко прибит барометр.

Девушка настороженно погладила его по плечу.

— Ну, котик, чего случилось?

Он не ответил.

— Чего киснешь, красавец?.. Ох, какой хмурый. Сейчас мы тебя успокоим. — Она потерлась голой грудью о его плечо.

— Извини… У меня… У меня друг умер.

— Как умер?

— Отравился… Или отравили…

— Отравили?! — изумленно ставилась на него девушка.

— Да… Но это начало. Всех нас перебьют… Я как чувствовал…

Он начал одеваться.

— Надо ехать… Надо…

Девушка смотрела на него, как на психа…

— Извини, крошка, — застегнув рубашку, кинул он ей. — Пока.

Он вышел из бани, согнувшись от удара мокрого снега. С утра зарядил этот снег, будь он неладен. И тучи — низкие, давящие. Куда подевалось вчерашнее солнце?

* * *

— Люблю огонь, — сидящий на корточках молодой, плечистый чеченец с наивным дурашливым лицом ткнул кочергой в уютно потрескивающие в камине поленья. — В горах огонь — тепло, хорошо… И редко.

— Почему редко? — спросил Влад, комфортабельно устроившийся в плетеном кресле с мягкими подушками.

— Огонь — нельзя. Самолет прилетит. Вертолет прилетит. Снайпер ударит… В спальный мешок спишь. Там хорошо. Тепло. Но огонь лучше.

— Долго воевал?

— С тринадцати лет. Отец воевал… Я воевал. А ты?

— Пришлось маленько.

— За кого воевал?

— За всех, — хмыкнул Русич.

— За всех — это правильно. Дураки воюют просто так. Умный воюет за деньги. Нет денег — нет война.

— Хорошо хоть платили? — поинтересовался Влад.

— За работу. БТР убил — платят много. Солдат убил — платят так себе. Офицер убил — платят нормально. Война. Выгодно.

— Это верно…

— Рустам хорошо тебе платит? — как бы невзначай бросил молодой чеченец.

— Иногда неплохо… Чаще — так себе.

— Рустам жадный… Ты сильный. В тебе воин виден. Сейчас мы с братом отлежимся, тогда поехали с нами Чечня.

— В горах воевать?

— Зачем в горах? Кто сейчас в горах воюет? Дома живешь. Хорошо кушаешь. Днем спишь. Ночью свиней режешь…

— Свиней?

— Которые в военной форме…

— И много заработать можно?

— Как работать будешь. — В голосе молодого чеченца зазвучали зазывные нотки — как в рекламе памперсов. — Ты воин. Мину, фугас класть можешь. Стрелять умеешь. Кроме того, ты русский, в форму тебя оденешь — от солдата не отличишь. Не то что мы… Денег много получишь. Богатый будешь.

— Денег… Каких? Фальшивых?

— Зачем фальшивых? Имам Абдулмуслимов получил от правоверных из Аравии мало-мало много денег.

— Значит, фугасы класть, — усмехнулся Влад.

— Не просто фугас класть. Фугас мальчишка положит… Специальная операция! — многозначительно произнес молодой чеченец важное слово.

— Почти уговорил…

— Рустам мало-мало платит. Абдулмуслимов щедрый. И никогда фальшивый доллар не дает. Его за это уважают. Кого хочешь спроси.

— Спрошу…

Чеченец удовлетворенно крякнул, решив, что доброе начало важному делу положено. Заполучить такого бойца — здоровенного, с кошачьей грацией в движениях, выдающей человека серьезной подготовки — это ли не удача! И еще приятно подложить свинью Рустаму, которого не любят за жадность, хитрость и пренебрежение обычаями.