Десантники не сдаются

— Повторяю вопрос, — произносит Казак.

— Не знаю! — кричит Аджапов, у которого в памяти всплывают законы корпоративной бандитской солидарности и примеры незавидной участи тех, кто не держал язык за зубами.

— Ладно, — кивает Казак своему помощнику. — Давай, мочи его…

— Э, правда, не знаю, — скулит Аджапов.

— Давно его видел?

— Месяц назад… Он помогал нам.

— Чем?

— Лоха одного пробить… Он полрынка на Севере держит. Мы его нагрузить хотели.

— Пробил?

— Нет. Махмуд сказал, что дел много. Никак не может. Мы ему платить хотели. А он — не хочу… Шакал…

— Где он может быть?

— Не знаю!

Казак кивает. Его помощник вытаскивает бесшумный пистолет. И простреливает плечо Аджапова.

— У-й-я-а!!! — воет, как сирена, ингушский бандит.

— Дальше коленная чашечка, — уведомил Казак.

— Ох… Что же вы за беспредельщики. — Аджапов начинает понимать, что мочить его будут по-настоящему. А, значит, гордость бандитскую надо задвинуть подальше.

— Давай, говори, падла такая. Рассуждать еще будешь…

— Ой-я-а-а… С Гочей он близкий.

— Кто такой? Где живет?

— Ой-я… Ой, как больно-о… На хате в Бутово со шкурой своей… Ой-я-а… Снимает хату… Он и Махмуд любят со шлюхами гулять. Друзья…

— Адрес.

— Не знаю. Больно-о-о.

— Адрес, урод!

— Я покажу…

— Если врешь, мы тебя валим. Нет — отпускаем. Такой у нас договор. Годится?

— Да… Больно-о-о…

Один из бойцов рвет рубашку Аджапова, туго перевязывает простреленное плечо. Рана плевая — больше шуму и визга.

Ночь. Дорога. Мигание светофоров…

Гочу даже не приходится выуживать из теплой постели. Вон, во дворе дома, рядом с джипом с распахнутыми дверцами стоит, длинный, сгорбившийся, длиннорукий, в куртке по колено. Цепляется за талию девицы, явно легкого поведения.

— Он! — радостно шепчет Аджапов, страшно довольный, что Гоча на месте, а, значит, шансы остаться в живых резко возрастают.

— Поверим на слово. — Казак кивает невысокому, поджарому бойцу, который недавно стрелял в Аджапова. — Давай…

Боец выходит из салона. И двигает напролом через пустынный двор, мимо грибков, скамеечек, ракушек. При этом походка его немного заплетающаяся, он покачивается из стороны в сторону, как пьяный.

— Закурить не найдется? — подваливает он к Гоче.

— Бамбук кури. — Гоча немного пьян. И невысокая сухощавая фигура не вызывает у него опасений.

Профессиональный боксерский удар отключает кавказца. Девица взвизгивает. И получает шлепок по губам.

— Глохни, тварь. Дольше проживешь!

Подъезжает «Волга». Гочу кидают в салон, как дрова. Машина трогается с места. На все про все — две минуты.

На этот раз помойка в другом конце Москвы, но пейзаж схожий. И опять тот же вопрос:

— Где Махмуд?

И тот же ответ:

— Не знаю.

— Выбор у тебя небогатый — сдохнуть или сказать. — Казак проводит по нежной щеке Гочи острым лезвием финки, оставляя порез. Ответом служит истошный визг. Но тут никто ничего не услышит.

— Шинковать буду кусками, — объявляет Казак.

И Гоча ему верит.

— Он у Нинки!

— Поехали, покажешь адрес.

— Я не пойду.

— Тогда тебя понесут.

На этот раз путь лежит в Бескудниково. Ночью по Москве можно ездить. Машин мало. Только носятся, как бешеные, иномарки — видать, боясь опоздать из одного ночного клуба в другой. Да крутятся патрульные машины. Патруль Казаку не страшен. У него ксив прикрытия столько, что можно спокойно двигать хоть в Кремль.

Гоча, едва перебирая ногами, поднимается с бойцами на этаж.

— Здесь, — шепчет он. — Я не хочу, чтобы он меня видел…

— Звони. — Казак подталкивает его к двери. — Заорешь, чтобы предупредить, тут же и завалю…

Гоча трясущимся пальцем вдавливает кнопку звонка.

— Кто? — слышится женский голос.

— Это я. Гоча…

Дверь начинает приоткрываться.

Вдруг Гоча не выдерживает и орет, как потерпевший:

— Махмуд, беги. Меня убивают!

Орать дольше ему не позволяют. Об стенку башкой. Отключка. Казак бьет ногой по двери. Удар такой силы, что железную дверь впечатывает в стену. За дверью лежит хозяйка квартиры — в отключке.

Казак прыгает в прихожую. Потом в комнату. Там в вещах роется молодой хлипкий чеченец. Он выуживает из тряпок пистолет. Но, понятно, не успевает. Казак сближается с ним, выворачивает руку, легонько бьет по шее. И советует ласково так:

— Не суетись под клиентом, уродец…

Наручники. Махмуда усаживают на пол.

— Он, — кивает Казак, сверяясь на всякий случай с фотографией.

Тем временем хозяйка — полная дивчина, кровь с молоком, приходит в себя.

— Милиция. — Казак демонстрирует ей удостоверение. — Твой гаденыш арестован. Ты не имеешь права выезжать из Москвы. Ясно?

— Да, да, — всхлипывает дивчина, на лбу которой набухает шишка.

Все, операция завершена. Теперь остается только Аджапова и Гочу отвезти в отстойник — подвал, где они посидят некоторое время. А Махмуда на «базу-два» для допроса.

* * *

Ночное время, как раз, самое подходящее для допросов. Об этом известно испокон веков.