Десантники Великой Отечественной. К 80-летию ВДВ

И вовремя, метрах в семидесяти от парашютистов показались немецкие солдаты. Шли они осторожно, из-за деревьев выглядывали робко, редкой цепью обкладывали десантников. Разведчики Синельникова стреляли прицельно. Вражеский строй начал огибать их укрытие. Лыжники усилили огонь. В ход пошли гранаты. Командир сшиб из винтовки фашистского офицера – наземь скатилась мохнатая шапка. Поддерживая себя самодельным костылем, Синельников поднялся и закричал:

– Комсомольцы, вперед! – Попрыгал навстречу вражескому огню.

Разведчики подхватились – за ним. Кто не мог подняться из-за ранения, те стреляли, лежа в снегу.

И немцы, потеряв своего командира, попятились. Сбоку от дороги хлестнул длинной очередью фашистский пулеметчик. Парашютистам снова пришлось укрываться за деревьями. Весь день прошел во взаимной охоте».

«На склоне дня младший лейтенант В.Ф. Синельников разбил оставшихся лыжников на звенья. Старшим назвал азимут.

– А тебе, Михаил, вести на север раненых, к болоту Невий Мох, – приказал он Плаксину.

Простились ребята и украдкой покидали место боев возле зимника из Демянска, – пишет С.А. Суслов. – К вечеру в нашем звене осталось четверо. Недалеко от дороги в бурю свалило ветром кривую сосну. Под корнями ее, в ямке, оборудовали боевую ячейку. На двоих с сержантом Петром Егоровичем Сидоровым у нас было шесть гранат и автомат с запасом патронов. Мы решили не удаляться от места прорыва, надеясь, что батальон ночью вновь пойдет через дорогу.

На зимнике было оживленно: двигались автомашины, проходили группы вражеских солдат, прочадил танк, оставив в сосняке грохот и вонь отработки. Пробегали легковушки, камуфлированные черным и белым. Так и чесались руки швырнуть в них гранату. Ребята из взвода связи, каким-то чудом оказавшиеся в соседстве, метрах в двадцати пяти от нас, сигналили: «Рванем!» Четверо против целой своры – пустой риск. Однако дождались своего часа.

На зимнике, как принято было у немцев, на время обеда устанавливалось временное затишье. Из-за снежного увала увидели одинокий бронетранспортер, он медленно двигался, мотор сипел, чихал, дымил. Сержант Сидоров махнул связистам: «Берем!» А там знакомый радист Вася Исупов, горячий паренек из Кирова. В ответ сигналит: «Айда!» Кинулись к шоссе. Так оно значилось на картах. Четыре гранаты ухнули одновременно. Наверное, много для одной машины: азарт! Бронетранспортер загорелся и взорвался. Три немца побежали от него – не ушли далеко от пуль. Перемахнули мы на лесную сторону, дальше от фронта. К месту взрыва уже спешили немецкие автоматчики. Урчал мотор мотоцикла. У меня слетела лыжа, нагнулся – очередь прошила верх меховой куртки и распластала маскхалат.

Куда подевались связисты – не видел. Из этой стычки живыми убрались лишь мы с Сидоровым. У сержанта был компас. Решили отыскать базу на болоте Невий Мох. Ночь – наша стихия. Вышли к речке с крутыми берегами, кажется, то была Явонь при впадении в Полу. Царапались и ползли вверх минут сорок, если не больше. На обрыве обнаружили раненого и обмороженного десантника. С ним второй, еще беспомощнее. Это все, что осталось от группы разведчиков 1-го отдельного парашютно-десантного батальона капитана Жука И.И. Остальные погибли в схватке с немецкой засадой охранников СС. На снегу валялись трупы фашистских солдат. Своих товарищей десантники, пока были еще силы, сложили горкой перед собой. И мертвые они сражались!

Десантник рассказал, в светлое время немцы подходили к нему вплотную. Товарищ лежал без памяти. У него не осталось ни патрона. Он был изранен так, что не мог поднять руки для удара финкой. Фашисты долго рассматривали его, как чудо, трогали куртку, сняли вещевой мешок, отобрали оружие. Гергетали по-своему. Десантник запомнил одно слово: «Тод». Сержант Сидоров тут же перевел: «Смерть». Гитлеровцы не добили советского парня. Обрекли его на мучения и медленную смерть в снегу…

Четверо суток двигались по компасу, пока вышли к лагерю раненых. Петя Сидоров с искалеченным плечом. У меня была ранена нога и обморожены пальцы руки и обеих ног…»

* * *

Мой однокашник и фронтовик, писатель из Одессы Юрий Усыченко, некогда напел мне песню:

Повторится закат, повторится звезда

                            предвечерняя,

Только годы, как вьюга, наши следы замели,

Нам ни славы не нужно, не нужно прощения,

Мы из старой мансарды в печальную песню ушли.

Вспомнилась эта песня, когда читал исповедь бывшего парашютиста Василия Михайловича Исупова.

Остался Вася двух лет без матери. Отец еще раньше умер от тифа. С малым братом жил у бабушки, тому было на два года больше. Бабушка арендовала клок земли: кусок хлеба, ведро картошки свои…

«Бабушка умерла, когда я учился в 5-м классе, – написал мне В.М. Исупов. – Брат уехал в Киров. И остался я в двенадцать лет один в доме. Работал в колхозе – поле, луг, ток. А зимой учился. Стирал и штопал одежду, хлеб пек и дрова готовил – все сам. А потом ФЗУ, стал электромонтером и комсомольцем.