Десантура

— А нас тут четверо! В каждом батальоне переводчица. Любка Манькина вон в четвертом, а я что хуже, что ли? Нам Тарасов говорил, мол, оставайтесь, а мы — нет! — пошли! А как не пойти? Война же!

— А чего лежала-то? — краешком рта улыбнулся Олешко.

— Споткнулась, а все мимо идут, мимо. А я встать не могу, тяжело, думаю ну все. Подведу сейчас батальон. Отстану. Ты первый, кто меня поднял, ага!

— А я тебя раньше не видел… — посмотрел на Наташу младший лейтенант.

— А нас подполковник прятал. Вон вас сколько. Красавцы. Все на подбор. Три тыщи почти, а нас всего четверо. Вот и спрятал, чтобы девки не блазнились! Да ты не думай, я не такая! Мы все не такие!

— А я и не думаю, — буркнул Олешко.

Но техник-интендант третьего ранга не услышала его за очередным порывом ветра.

— Ладно, сама я дальше…

Она оторвалась от крепкой руки младшего лейтенанта и побежала вперёд, догонять своих, наверное…

4

— Дальше я встретил в Москве Надю, женился, а потом был отправлен на Дальний Восток…

— В каком году вас арестовали? — спросил фон Вальдерзее.

— Летом тридцать седьмого.

— А какова причина?

— На Дальнем востоке я был адъютантом командующею байкальской группой Дальневосточной армии у полковника Горбачева. Горбачев же до этого работал в военной миссии в Германии. Руководителем ее был соратник Тухачевского Путна.

Немец прошёлся по комнате, разминая затекшие мышцы. Подошёл к окну. Посмотрел на улицу. И задал неожиданный вопрос:

— Как вы считаете, заговор Тухачевского действительно был? Или это параноидальные страхи Сталина?

Тарасов удивился:

— Лично я не знаю. Тогда я был всего лишь майором.

— Но ведь вы были адъютантом, и какая-то информация до вас все же доходила?

— Герр обер-лейтенант, Вы плохо себе представляете нашу жизнь…

Тарасов вдруг задергал щекой.

А Юрген фон Вальдерзее вдруг наклонился над старым столом.

— Не понимаю вас, господин Тарасов.

— И не поймете, герр обер-лейтенант…

— Нихт ферштеен…

Тарасов грустно посмотрел на немца. Шмыгнул. Потер спадающую на левую бровь повязку…

* * *

— А как ты думаешь? Это моя страна! Понимаешь? Ленин, Сталин, Троцкий, даже Николашка! Причем тут эти говнюки, а?

Николай так шарахнул по столу стаканом, что кот сбрызнул с кухни в комнату.

— Коль, ты не горячись так. Ты майор?

— Майор. Что это меняет?

— Все, Коля, все меняет, — полковник Горбачев махом кинул в себя полстакана кваса, запивая горький водочный вкус, горько осевший на корне языка. — Ты — майор. Ты старший. Так это с латыни переводится?

— Так. Дальше-то что?

— Под тобой десятки. Нет. Сотни бойцов. Значит что?

— Что? — пьяно покачиваясь на табуретке, спросил Тарасов.

— Что ты не один. Понимаешь? — хлопнул его по плечу Горбачев.

— Нет, — качнулся Николай.

— Сейчас я тебе объясню… Вот ты, — полковник положил на кривоногий стол кусок хлеба с тарелки.

— Ну?

— Не нукай, не запряг… Где твой батальон?

— У меня нет батальона. Я ж адъютант твой, забыл что ли?

Горбачев откинулся на спинку единственного в квартире стула.

— Будет у тебя батальон, когда-нибудь. А может и полк. Или бригада. Или дивизия. Да хоть отделение. Какая разница? Дело не в количестве! Дело в отношении. Понимаешь?

Тарасов почесал щеку:

— Не понимаю.

— Твою мать… Начну сначала. Какая разница — кто у власти? Кто нынче царь? Ты же не за царя в атаку идешь? Так?

— Так… Ну и что?

— Что? Вот тебе вопрос, — Горбачев оперся локтем на столешницу. — Что такое Родина?

Тарасов взялся за бутылку:

— Бхнем, таарищ полкник?

— Бахнем. Но чуть позже. Ты на вопрос-то ответь. Или слабо?

Тарасов подержал бутылку на весу, подумал… И поставил ее:

— Надя.

— Что Надя?

— Надя — моя родина. А вот ещё родит…

— Поздравляю. Но не в этом суть. Значит, Надя — твоя Родина?

— А кто ещё?

— Тебе виднее, кто ещё…

Как это часто бывает с пьяными, майор Тарасов вдруг нахмурился, поскучнел и двинул граненый стакан к центру стола. Горбачев широко плеснул водкой по стаканам, непременно залив столешницу…

— Мужики, вы спать-то собираетесь? — Надя стояла в дверном проеме, осторожно держа одной рукой тяжелый живот. Второй она держалась за ручку двери.

— Наденька, мы по последней за тебя и спать! Служба ждет! — спас Тарасова Горбачев. Почему-то друзья всегда первыми начинают такой смешной, но острый разговор с женами. Чуют запах беды, что ли?

— Вот ещё секундочку, Надин… Коль, думаешь, Тухачевский предатель? Я, когда в Германии работал, понял одну вещь, — почему-то Горбачев казался Тарасову трезвым. — Надо что-то менять. Что и как не знаю… Но немцы нас сделают. На раз-два сделают. Легко и непринужденно. У них нет ничего. Ни техники, ни солдат обученных, ни идеи. Есть только одно — организация. Они злые. По-хорошему злые. На весь мир. И они выиграют следующую войну. А мы просрем все. У нас есть все — танки, люди, орудия. А они все равно выиграют. Потому что они за Фатерлянд, а мы против Родины. Согласен?

Тарасов покачнулся, почти упав, и, на всякий случай решил согласиться — тем паче, кто такое Родина он не знал. Просто пытался не думать. НЕ ДУМАТЬ!