Десантура-1942. В ледяном аду

Шемякин успел вспомнить, что у «колотушки» длинный запал, что ее можно схватить и кинуть обратно, и даже протянул руку, чтобы схватить ее. И еще успел услышать шипение запала, и увидеть, что у Юдинцева выпал из открытого рта кусочек мяса – надо бы отматерить его за это! Но сделать ничего не успел, потому как в глазах полыхнуло белым пламенем.

Двое немецких ездовых терпеливо дожидались своей очереди, охраняя сани обоза. На этом месте в ноябре сорок первого года полег эскадрон красных. Конины должно было хватить на целый полк…

Когда вспыхнула стрельба, они скатились на другую сторону зимника. Разглядев, не мудрствуя лукаво, что русских диверсантов всего трое, метнули две гранаты, а потом вскочили – каждый на свои сани – и помчались обратно в расположение.

Третий же батальон, развернувшись на звук выстрелов, прибыл на место боя минут через десять. Захваченных живых лошадей, не раздумывая, пустили на мясо. А потом выкопали и осенних лошадей, стараясь не путать их со всадниками.

«Господи, только бы не сибироязвенные…» – молились про себя в медсанбате… А военврач второго ранга Попов умолял:

– Варите как можно дольше, ребята! Варите как можно дольше!

8

А вслух подполковник Тарасов сказал:

– Понимаю, что вермахт сейчас стоит в Демянске, а не Красная Армия в Танненберге.

– Этого никогда не будет! – презрительно дернул щекой фон Вальдерзее.

– Не знаю, герр обер-лейтенант, будет или нет. Сейчас меня другое интересует. Более насущное, – Тарасов вдохнул полной грудью: «Начнем потихонечку?»

Юрген прищурился:

– Что именно?

– Моя дальнейшая судьба…

Обер-лейтенант помолчал. Внимательно посмотрел на подполковника. Потом тихо так сказал:

– Николай Ефимович… Я не могу вам сейчас обещать ничего. Все зависит от этого, – он приподнял листы бумаги и слегка потряс ими, – понимаете меня?

– Конечно.

– Тогда… Тогда расскажите о принципах взаимодействия с другой бригадой. Со второй, если не ошибаюсь?

– С двести четвертой…

– Да, с двести четвертой. Извините, – тонко улыбнулся лейтенант. А Тарасов едва заметно покачал головой:

– Вторая бригада должна была атаковать Лычково с тыла. Не знаю, как уж у них это получилось…

– Никак. Бригада была разгромлена, – не поднимая головы от протокола допроса, сказал фон Вальдерзее. Спокойно так сказал. Между делом. И почему-то Тарасов ему поверил.

– Двести четвертая бригада под командованием…

– Под командованием?

– Майора Гринёва.

Лейтенант удивленно поднял голову:

– Пленные из двести четвертой показывают, что Гринёв был подполковником…

– Нет. Майор. Его разжаловали осенью прошлого года. За что – не знаю. Не вдавался в подробности.

«Интересно… Поверит или нет?»

Лейтенант вроде бы поверил:

– Так, так… Продолжайте…

– Должна была выйти к месту сосредоточения бригад на болоте Невий Мох. После соединения общее руководство операцией должен был принять Гринёв.

– Что? – опять удивился Вальдерзее. – Майор руководит подполковником?

– Так решило командование фронта, – отрезал Тарасов.

– Вы проиграете эту войну… Русские не умеют воевать, и в этом я убедился только что… И по какой причине майор должен был командовать подполковником?

– Его бригада была больше. И по количественному составу, и по вооружению. Насколько я знаю, гринёвцы вошли в котел с батареей «сорокапяток».

– Господин Тарасов, а что вы почувствовали, когда узнали, что вами будет руководить МАЙОР? – выделил последнее слово обер-лейтенант.

– А вы как думаете?

* * *

Голод – странная штука. Первые три дня голод сначала сосет под ложечкой, потом охватывает все тело – даже пальцы на ногах хотят есть, – а потом раздирает тебя так, что хочется впиться зубами в руки.

И вдруг приходит момент – у кого-то раньше, у кого-то позже – голод пропадает. Кажется, что тело стало чужим, ватным каким-то. Движения замедляются. Сквозь воздух идешь, словно сквозь мягкую стену. Мыслей нет. Вообще нет.

А думать надо… Надо, надо, надо…

Почему не отвечает штаб фронта? Где самолеты снабжения? Где Гринёв со своей бригадой? Что делать? Сил бригады недостаточно даже для выполнения первой задачи – нападения на аэродром в Глебовщине. Не говоря уже о штабе немецкого корпуса… Идти на задание – значит положить бригаду в эти чертовы снега. Возвращаться – значит трибунал. Продолжать ждать – значит тихо вымереть. Деревья уже ободраны. Из хвои отвары пьют, больше нечего… Лошадей – живых и павших – хватило на один неполноценный ужин – стограммовый кусок мяса на бойца.

– Какие будут предложения, товарищи командиры? – Тарасов играл желваками. – Командиры батальонов? С вас начнем…

Встал комбат-один:

– Мое мнение – надо атаковать аэродром. По крайней мере, добудем продуктов.

И сел.

– Немногословен, ты, Иван Иванович… – улыбнулся комиссар бригады. – Жук и есть…

– А что тут еще скажешь? По-моему, больше вариантов нет… – перебил хохоток командиров капитан Жук.

Командиры других батальонов согласились с мнением комбата-один.

– Разведка?

Командир отдельной разведывательно-самокатной роты Паша Малеев – здоровый, белявый – протрубил дьяконским басом на весь лес:

– А нам, разведчикам, как командир прикажет. Надо будет – в Берлин сгоняем и фюрера достанем!