Десантура-1942. В ледяном аду

– А что о нем рассказывать? Полковник и полковник. Смелый, решительный, властный. Оперативник. Вместе с ним прибыли также майоры Решетняк и Степанчиков. Первый – разведчик, второй – авиатор.

– То есть, Николай Ефимович, вас фактически отстранили от командования бригадой? Я правильно понимаю ваши слова? – сказал фон Вальдерзее. – И как вы оцениваете это ммм… положение вещей?

«Все-таки фриц не по-русски фразы строит, не по-русски…»

– А как тут можно оценить? – ответил Тарасов. – Майор Гринёв фактически сорвал всю операцию. Не смог пробиться через Полометь. Батальон его вышел к нам фактически безоружным. Винтовки и автоматы. Да и то не у всех. При этом батальон неизвестно где шатался. Двое суток! За это время гитлеровцы… То есть ваша разведка уже нащупала наш лагерь и стала блокировать его. Еще немного, задержись мы еще на сутки – нам было бы не вырваться из кольца. Так и сдохли бы на болотах. Прибытие представителей штаба фронта расставило все по своим местам. Мы начали действовать, но вы уже были готовы. А ведь сила десантника – в скорости и неожиданности. Действия же соединения стали предсказуемы… К сожалению… Это не учли ни Ватутин, ни Латыпов, ни тем более Гринёв.

– Господин подполковник, а ведь Гринёв не так уж и виноват… – внимательно посмотрел на Тарасова обер-лейтенант.

* * *

За время вынужденного ожидания гринёвской бригады на основной базе саперы выстроили штабной шалаш.

Здоровущий, укрытый сверху парашютным шелком. С легкой руки разведчика Малеева шалаш стали называть шелковым. Так и прижилось. В этом «шелковом шалаше» дневал и ночевал мозговой центр бригады.

После принятия радиограммы из штаба о прибытии полковника Латыпова ждали темноты. Координаторы должны были прыгнуть на парашютах.

И вот уже стремительно темнело. Синее мартовское небо сиреневело, затем чернело, и только красный закат кровавил на западе. «Опять мороз будет, – тоскливо подумал военврач третьего ранга Леонид Живаго. – Опять помороженные будут. Днем все тает, ночью льдом схватывает. Просушиться бы… Да где? В Малом Опуеве только сотню самых тяжелых оставили. А всю ораву только в Демянске можно разместить по домам. А его сначала взять надо. Что там начальство думает?»

Живаго докуривал самокрутку, свернутую из табачной пыли, пополам с прошлогодними листьями. Огонек обжег распухшие пальцы, тогда доктор достал из кармана спички. Взял две палочки и зажал окурочек ими. И снова затянулся.

А из «шелкового шалаша» вылетел с матом кто-то невысокого роста. В сумерках военврач не разглядел, кто это. Но по голосу догадался – комбриг. И Живаго поспешил удалиться – Тарасов был горяч в гневе.

А потому врач не увидел, что за Тарасовым вышел Мачихин.

– На, комиссар, читай!

Тарасов сунул Мачихину клочок бумаги:

«Выполнение задачи вы недопустимо затянули. Будете отвечать лично, Тарасов и Мачихин. 19.03.42 Курочкин».

– Мда… – буркнул гигант Мачихин. – Можно подумать, мы до этого заочно отвечали…

– Ты, Ильич, подумай, а? Сначала этот придурок прорваться не может, затем шляется неизвестно где, мы людей теряем, скоро уже полбригады поморозится, а теперь мы еще и затянули? – Когда Тарасов кипятился, речь его становилась сбивчивой.

– Язык у тебя за головой не поспевает, Ефимыч!

– Расстрелять бы этого Гринёва, к чертовой матери!

Мачихин покачал головой:

– Ох, и кипяток ты, Ефимыч, ох, и кипяток… Теперь понимаю, за что тебя арестовали в тридцать восьмом…

Тарасов прищурился и напрягся.

– За язык твой несдержанный, вот за что. Болтал бы меньше, думал бы больше…

– А ты меня, Ильич, не учи и не лечи! И Родина и партия меня простили. И доверили бригаду, и в тыл к немцам послали. А если бы не простили, разве доверили бы? – зло сказал подполковник.

Мачихин успокаивающе похлопал Тарасова по плечу и загудел басом:

– Ишь, как ты казенно заговорил-то… Родина простила, партия доверила… Теперь нам это прощение и доверие снова заслужить надо!

– Прости, Ильич… Погорячился… – Тарасов быстро отходил от вспышек гнева, случавшихся с ним все чаще и чаще.

Мачихин только хотел предложить Тарасову вернуться в штаб, как в небо над Невьим Мхом взлетели три красные ракеты. А с севера накатывался неспешный гул тяжелых самолетов.

– «Тэбешки»! Никак Латыпов со товарищи прибыли? Не ошиблись координатами, надо же!

Тарасов и Мачихин побежали к аэродрому. Если так можно назвать расчищенную полосу в полторы сотни метров шириной и восемьсот метров длиной. Руками расчищенную, между прочим, помороженными руками саперов, комендачей и всех остальных, кто боевое дежурство не нес. В том числе и легкораненые. Сначала раскидали снег, а затем, накинув веревки на бревна, волокли их по взлетно-посадочной полосе, утрамбовывая снег. Адская работа! Зато сейчас «ушки» садятся легко, и даже особо смелые пилоты на «тэбэшках» умудряются приземляться на пятачок.