Десять басен смерти

Постоянные войны опустошили королевскую казну, и Лондон обратился к американским поселенцам. Новые налоги, введенные парламентом, начиная с «Закона о сахаре» и заканчивая «Законом о чае», спровоцировали недовольство тринадцати британских колоний в Америке. Не удовлетворяясь тем, что только ее корабли имели монополию на перевозку определенных товаров, Англия теперь запрещала коммерсантам продавать их продукты другим странам. Результатом было постепенное удушение колонистов. Последний кризис наступил в декабре 1773 года, войдя в историю под названием «Бостонское чаепитие». Отвергая чайную монополию британских компаний, американские колонисты, переодетые индейцами-могиканами, сбросили в воды Бостонского порта около трехсот пятидесяти ящиков с чаем, находившихся на борту трех кораблей Индийской компании. В отместку Великобритания решила закрыть порт. Общественное мнение поддержало бостонцев. Был созван конгресс колонистов! Они принялись мечтать о новых учреждениях! И Георг III принял самое бредовое решение за все свое правление: он объявил колонистов «бунтовщиками», хотя, уже будучи обманутыми, они не переставали без устали твердить о своей лояльности Короне!

Что произойдет, если разрыв и вправду осуществится? Вся Северная Америка станет полигоном. Дело шло к расколу между лоялистами и мятежниками. Уж не грозит ли нам война за независимость? У Стивенса в этом не было никаких сомнений. А если война разразится, если восставшим будет не хватать союзников… так к кому же они еще обратятся, если не к Франции? Размышляя об этой гипотетической ситуации, Стивенс был уверен, что французская монархия воспользуется возможностью поддержать повстанцев и взять реванш за Парижский договор. Реванш, о котором она мечтает уже десять лет. Доказательством служило хотя бы то что Франция строила флот. Она модернизировала вооружения и улучшала обучение своих солдат, одновременно повышая их численность – источники Стивенса называли цифру в 300 000 человек. Если Великобритания и сохраняла господство на море, то ситуацию в континентальной Европе, что бы там ни говорили, определял австрийский альянс а также семейный пакт между Францией и Испанией. В этом контексте бунт тринадцати колоний, если он продолжится может привести к противостоянию британцев со всеми великими европейскими нациями.

В это будет вовлечен весь мир!

Лорд Стивенс спустился с крыльца.

– Черная Орхидея?… – произнес он. – Вы свели счеты с венецианцем?

– Да, – раздалось из-под капюшона.

– Браво! Вы убили легенду.

– Невозможно окончательно выполоть все сорняки.

– Пора закончить эту вашу игру в кегли. После всех остальных смерть Виравольты произведет немало шума.

– Пфф! Они совсем запутались. Я не могу оставаться здесь долго, Стивенс. Меня еще ждет встреча в «Прокопе», где я завершу свое произведение. Мне также нужно отправить особое донесение в Шуази. Этим займется один из наших; донесение особой важности.

Баснописец повернулся лицом к подручным. Затем он продолжал:

– Я неплохо развлекаюсь, Стивенс. Они голову потеряют от паники, если этого еще не произошло. Но мне еще остается завоевать несколько немаловажных трофеев.

– Ну что ж, заканчивайте свое дело. Но не путайте наш проект с вашей личной вендеттой. Все скоро встанет на свои места.

Баснописец изобразил нечто вроде реверанса, затем повернулся в своем развевающемся плаще и вскочил в седло. Он подал знак ждавшим его в саду людям, одетым так же, как он. Все оживились, побежали седлать своих лошадей, пасущихся по всему парку. Они образовали странную адскую когорту.

– До скорого, Стивенс. – Баснописец оскалился. – И God Save the King.[28]

Он пришпорил коня, который встал на дыбы, и помчался к воротам парка. Он исчез в сопровождении своих людей, чьи плащи развевались по ветру.

Стивенс погладил розу у себя на груди.

Роза, лилия… и судьба Америки.

Добыча и тень

Версальские сады

Кафе «Прокоп», Париж

Он только что сказал Ландретто последнее «прости». И пока Пьетро шел по направлению к Парижу, перед его глазами возникали навязчивые образы, в которые ему до сих пор не верилось.

На рассвете он очнулся у трупа своего бывшего лакея. За его спиной садовники и работники зверинца, кто с граблями в руках, кто опершись на свои веники, образовали нечто вроде почетного караула. В иных обстоятельствах подобные последние почести показались бы комичными. Но в этой своеобразной сцене, разыгравшейся между Латоной и Лабиринтом, между бассейном Аполлона и Анселадом, была трагическая серьезность. Царило полное безмолвие.

Ландретто… Друг мой…

Пьетро не сдерживал слез.

Тело Ландретто покоилось на скамье, он все еще был в костюме наездника. Глаза были закрыты, кожа имела синеватый оттенок, смерть сковала черты лица. Утренний свет как будто вновь придал ему немного жизни. Его положили так, чтобы скрыть след от веревки, сдавливавшей ему шею. Обеими руками, сложенными на груди, он сжимал свою шляпу. Перья скрещивались у него на сердце; галуны и пуговицы были начищены до блеска.