Десять десятилетий

Сидя в домах и прислушиваясь к раскатам боя, мы понимали одно: красные снова ушли, а белые снова вернулись. Причем вернулись злые и свирепые, как дьяволы. Их нынешнюю ярость, которая равнялась их недавней панике, они немедленно стали вымещать на мирном населении. Киев, словно завоеванный дикой ордой, подвергся погрому и разграблению.

Если до октябрьского рейда Якира в городе поддерживался хотя бы внешний показной порядок, то теперь стало просто небезопасно появляться на улице. Особенно свирепствовали белогвардейцы конной дивизии Шкуро, спешно переброшенные в Киев из-под Курска. Киевские ночи стали страшны: в разных частях города стоял несмолкаемый крик, непрекращающийся истошный вопль сотен человеческих голосов. Это кричали жители домов, куда ломились шкуровские головорезы. Крик подхватывали соседние дома, потом более отдаленные — целые кварталы, переулки, улицы… В большинстве случаев нервы бандитов не выдерживали и они отступали. Видимо, этот массовый крик в ночи производил действительно страшное впечатление, если белогвардейские власти несколько смутились и приняли меры к прекращению погромов. В этом, по всей вероятности, сыграла ведущую роль и нашумевшая тогда статья «Пытка страхом», напечатанная в газете «Киевлянин» известным монархистом и идеологом Белого движения В. Шульгиным.

Смысл этой статьи был примерно таков: то, что определенная часть населения Киева, несомненно симпатизирующая Советам, подвергается своеобразной пытке страхом, — вполне естественно и закономерно. Так им и надо! Пусть не мечтают о возвращении большевиков! Но то, что подобный массовый вопль режет уши интеллигентным людям, в какой-то степени компрометирует власть и просто неприличен в большом культурном городе, — это тоже факт. Выступив в таком духе против пытки страхом, Шульгин вместе с тем отнюдь не прекращал печатать в «Киевлянине» истерически кровожадные, подстрекающие к расправам и мести статьи, подписанные некой «Вендеттой».

Власть деникинцев в Киеве полностью восстановлена. Доброармией взят Орел, причем определенная часть населения города встречала белые войска восторженно, колокольным звоном и криками «Ура!». Деникин идет на Тулу, а там и Москва…

И нельзя отделаться от размышлений о том, что же последует за взятием Москвы и свержением советской власти. Суровая военная диктатура? Реставрация монархии? Столыпинские порядки? В любом случае это означает беспощадную расправу с теми, кто советской власти служил. В том числе с братом и со мной. Невеселая перспектива…

Однако со взятием Москвы происходит явная заминка. В деникинских сводках появляются минорные ноты. Сообщается, что «противник оказывает ожесточенное сопротивление», а в одной из сводок даже говорится, что «на центральном участке фронта красные курсанты с пением революционных песен пытались перейти в наступление». Это уже было провалом наступления Деникина на Москву. Под натиском частей Красной армии Доброармия начала откатываться обратно на юг. «“Откатились!” — писал Михаил Кольцов в «Правде», — самое замечательное словечко наших дней!»

Юденич откатился от Петрограда. Деникин откатился от Москвы. Колчак откатился от Волги. И вот Красная армия уже под Киевом. И вот уже Василий Шульгин, автор недавней «Пытки страхом», пишет в «Киевлянине»: «Подумать только, что я пишу эти строки в то время, как большевики находятся на расстоянии меньше чем одной версты от редакции «Киевлянина». Как мы пришли к этому? Мало того, видно, за грехи наши Бог послал тридцатиградусные морозы, которые сковали Днепр».

Дело шло к развязке. В середине декабря, в бодрый трескучий морозец передовые части Красной армии перешли по льду Днепр и вступили в Киев. Деморализованные белогвардейцы группы Бредова почти без боя очистили город. В первом же номере газеты «Большевик» напечатана моя карикатура, изображающая утекающих из украинской столицы главнокомандующего генерала Драгомирова, вступившего четыре месяца тому назад в Киев генерала Бредова, пресловутую «Вендетту» и самого Василия Витальевича Шульгина (напомню, что именно ему Николай II не так давно вручил свое отречение от престола).

Итак, третий раз устанавливается в Киеве советская власть, но ее приход нисколько не похож на жизнерадостную, приподнятую, романтическую атмосферу второй советской республики девятнадцатого года. Я почему-то думал, достаточно наивно, что возвращение советской власти будет означать немедленное восстановление всего того, что было нарушено деникинским нашествием: возобновится интересная работа в Редиздате, сразу же появятся знакомые товарищи и друзья, а одним из первых приедет брат с ворохом интересных рассказов и впечатлений. Ничего этого не происходит. А Киев первых месяцев двадцатого года — мрачный, изуродованный, затемненный, голодный город. Но вот где-то в конце марта появился Миша. Именно такой, каким я хотел его видеть, — веселый, жизнерадостный, энергичный.