Десять десятилетий

Еще немного — и мы на Страстной площади. Она еще не переименована в честь гениального поэта, памятник которому скромно стоит у входа на Тверской бульвар. Площадь носит пока название монастыря, занимающего своей бледно-розового цвета колокольней, стенами и постройками все то пространство, где теперь расположен сквер. Нижний этаж монастырской колокольни почти целиком закрывает огромная реклама Московского цирка, а перед давно заколоченным входом — стоянка так называемых такси — так важно именуются старенькие, потрепанные машины шоферов-любителей, занимающихся частным извозом. В отличие от машин государственного сектора у этих «такси» вдоль всего борта намалевана ярко-желтая полоса (может быть, именно они послужили прообразом для знаменитой «Антилопы-Гну» Ильфа и Петрова). Многоэтажное здание «Известий» пока еще только в проекте. На этом месте большой пустырь. Рядом с будущими «Известиями» — старинный двухэтажный особняк, так называемый дом Фамусова, считается, что именно здесь происходило действие грибоедовского «Горя от ума». Теперь в нем располагается КУТВ (Коммунистический университет трудящихся Востока), в котором обучаются всевозможные будущие маоцзэдуны, кимирсены и катаямы. Дальше, на углу Тверской — двухэтажный кинотеатр, который носит почему-то французское название «Ша нуар», то есть «Черный кот». Дальше, по Тверской — красивый большой дом в стиле модерн. Здесь до революции располагалась редакция одной из самых распространенных в России газет «Русское слово», теперь в этом здании газета «Труд».

В глубине двора, заваленного бумажными рулонами, пятиэтажный кирпичный корпус. Поднимаемся по лестнице с простыми железными перилами. На втором этаже находится редакция «Известий». Этажом выше — «Правды». Поднявшись на третий этаж, я с понятным волнением открываю дверь в редакцию. Далее — очень просторный прямой коридор, в который с обеих сторон симметрично выходят стеклянные двери кабинетов и отделов газеты. В коридоре царит оживление: это место встреч, летучих бесед, деловых и неделовых разговоров. В кабинетах более тихая и сосредоточенная обстановка: там идет работа.

Именно в коридоре, а не в кабинете я и увидел редактора «Правды» Николая Ивановича Бухарина, одного из виднейших теоретиков партии, автора книги «Азбука коммунизма» и, по выражению Ленина, любимца партии. На Бухарине была синяя сатиновая рубашка с черным галстуком, на ногах домашние туфли. Пробормотав какие-то слова, смысла которых ни он, ни я сам не поняли, я протянул ему свой рисунок.

— Что ж, — сказал он. — Пожалуй, недурно… Мария Ильинична, — обратился он вдруг к женщине, которая в этот момент вышла из стеклянной двери с надписью «Секретариат», — посмотрите-ка эту штукенцию.

У женщины было серьезное широкоскулое лицо, светлые внимательные глаза. Гладко причесанная голова чуть-чуть наклонена набок. Мария Ильинична взяла в руки мой рисунок, но в эту секунду из секретариата выглянула молоденькая смуглая девушка с криком:

— Мария Ильинична! Верхний!

Мария Ильинична торопливо вернулась обратно, унося с собой мой рисунок, и я видел сквозь открытую дверь, как она взяла трубку висевшего на стене деревянного телефона, и услышал ее голос:

— Это ты, Володя?

Бухарин тоже вошел в секретариат, и дверь закрылась. Впоследствии мне еще не раз придется бывать в «Правде», не раз показывать Марии Ильиничне свои рисунки и выслушивать ее мнение, не раз буду я заходить в секретариат и беседовать с Соней Виноградской (так звали смуглую девушку, секретаря Ульяновой). Я узнаю, что возглас «верхний!» обозначает звонок аппарата так называемого Верхнего коммутатора Кремля, соединяющего редакцию «Правды» с кабинетом и квартирой Ленина.

Скажу прямо: Мария Ильинична не обладала ни большим обаянием, ни большими способностями. Но эти необходимые для работы с людьми качества ей вполне заменяло звание «сестра Ленина». Ко мне она относилась вполне благосклонно и даже, когда я приносил очередной рисунок, со слабым подобием улыбки говорила:

— Нуте-с, поглядим, что нам принес маленький братик Миши Кольцова?