Блистающий покров всё рос и рос, он накапливал силу для последнего, решающего удара. Его клинок уже был не из стали, а из "плоти силы", и тоже светился зелёным. Райден, не проронив ни слова, стоял спокойно и как будто даже не реагируя, на то, что тот собирает силу. Просто стоял с закрытыми глазами и опущенным Клинком… И вот Хаятэ, собрав всю свою мощь, понёсся с огромной скоростью на Райдена… Он приблизился к нему и колющим ударом метит прямо в сердце, но как только его клинок коснулся Райдена, время вокруг них как будто остановилось. Хаятэ дальше не мог вонзить свой клинок, его клинок вошёл лишь на полсантиметра в грудь бывшего друга и замер, словно остановленный самой сущностью Райдена. Небольшая струйка крови побежала по телу последнего, и вдруг из этой малюсенькой ранки стали появляться разряды молнии. Треск становился всё громче, возле раны бегали крохотные голубые искры. Затем молнии обвили всего Райдена, и между противниками стал нарастать белый свет.
На мгновение всех ослепило. Свет, режущий свет, выжигающий всё вокруг… Он поглотил всё, включая и их. Придя в себя после этой мучительной вспышки, Райден увидел лежащего рядом Хаятэ, истекающего кровью и уже не дышавшего…
Слёзы закалённого бойца оросили землю, проклиная всё и вся. Он не мог простить себя за убийство друга и молча смотрел на тело Хаятэ, виня себя и вопрошая небеса о тяжести своих грехов. Какими же они должны быть, чтобы привести к такому?..
И небо затянулось тёмными тучами, и полил дождь, угрожающе засверкали молнии… Райден с ужасающей ясностью понял, что ему больше здесь не место и спрыгнул со скалы. Он парил в воздухе, направляясь к окраине поселения, из-за сильного ливня его никто не замечал, что было и к лучшему… Дождь, милосердный и участливый, смывал его слёзы, даря прохладу и утешение. К вечеру, Райден был на границе земель рыцарей и орков.
До Дня Цветущих Деревьев ему предстояло пройти свой путь…
Свет… Свет был единственной радостью, в этом темном мире для людей… Все когда-то тянулись к свету, но со временем люди отошли от этого и стали вязнуть во тьме, постепенно погружаясь в быт, труд, болезни, войны… Всех, кто пытался обратиться к свету, унижали и пресекали, мол, они не от мира сего, что им у нас делать?!
Вот и девушка, тянувшаяся к свету, вся из себя лучик солнца, отвергнутая миром, сидела на подоконнике, и устало смотрела вдаль. В никуда… Её взор был мягок и тепел, но в душе гулял ветер и шли дожди, сменяющиеся обжигающим снегом… Её светлые волосы томно прикрывали один из её выразительных глаз, в которых отчётливо просматривалось одиночество души… Девушка с певучим именем Хэйлли сидела на подоконнике, одном из её излюбленных мест.
Остроконечные её уши слабо подрагивали в ответ на каждый шорох. Длинная роскошная грива золотых, пахнущих летом, мёдом и травами волос, мягко струилась, достигая пола, и даже чуть дальше. Голубые глаза, полуприкрытые веером густых, невероятно длинных и изогнутых ресниц, светились добротой. И чем-то высшим, недоступных другим, веяло от хрупкой фигурки… Удивительно, как среди орков, отличающихся совершенно другой красотой – дикой, звериной, хищной – затесалась такая непохожая на них девушка. Да ещё и уши… Но об этом позже. Судьба порой выкидывает странные фортели…
– Ну, что, -говорила Хэйлли сама с собой, -что теперь? От кого я бегу? Я не нужна здесь никому… Я лишняя здесь… Ну почему, почему?
В памяти всплывали, топча её душу, жестокие слова.
«Уродина!.. Дура! Ты ужасная!.. Не хочу с тобой играть, уйди!..»
– Я больше не могу здесь оставаться, да и не должна здесь ничего и никому.
Девушка решительно соскочила с подоконника и стала собираться. Она сама не знала, что ее ведет и куда она так спешит. Но, наверное, она спешит к мечте, к цели, к чему-то непостижимому, неясному, но такому нужному и светлому! Она задыхалась в этом месте, оно давило на неё, заставляя ежиться и метаться в кошмарах по ночам…
В голове играла песня, ей незнакомая, но донельзя напоминающая всю её ситуацию. Песня имела довольно тёмный смысл…