Десять лет на острие бритвы

И люди, сжавшись от страха, записывались, шли в колхоз. Правда, разница была в том, что тогда эти перегибы, в какой-то мере, были исправлены Сталинским письмом «Головокружение от успехов», а преступления 37–39 годов — только сейчас, когда согни тысяч были уже уничтожены, а вернувшиеся домой оказались больными и, в большинстве своем, надломленными стариками. И все-таки Сталин оставался Сталиным — «отцом народа». Даже за решеткой многие, очень многие, продолжали верить ему, даже, вернее, не ему, а в него.

В камеру с каждым часом прибывали осужденные. Очевидно, спешно готовился этап, надо было разгружать слишком переполненную контрреволюционерами тюрьму и дать место очередным жертвам произвола. К вечеру в ней собралось 32 человека. Среди них оказались уже знакомые мне два баптиста, здоровенный дядька Черноиванов, лет 45, осужденный за бандитизм, и колхозник из той камеры Литвинов, имевший статью просто КР (была, оказывается, и такая аморфная статья). Мое внимание привлек сидевший в самом уголке мальчик лет 15-ти. Выглядел он совершенно не растерянным, с любопытством рассматривал людей, он не был похож на удрученного своей судьбой человека. Я подошел к нему и поинтересовался, за что его осудили и на сколько. Оказалось, группа ребят, школьников затеяла игру в Сталина, Молотова, Ворошилова и Тухачевского, в которой получилось так, что Тухачевский арестовал Молотова, об этом услышал кто-то из учителей и написал в НКВД. Всю группу в шесть человек арестовали и дали по 5, 7 и 8 лет.

— Я получил 7, — сказал мальчик.

Вот, оказывается, как просто и коротко решались судьбы. Но сколько трагедий, в этой неподдающейся здравому смыслу истории, с детьми, сколько в ней затронуто семей, переживающих, потрясенных, неожиданно свалившимся на них несчастьем. Сколько искалеченных маленьких жизней? Володя сидит на своем рюкзаке и улыбается, он даже, пожалуй, чувствует себя в некотором роде героем, не верит в эти семь лет, считает, что это так просто, несерьезно и скоро он вернется домой. А я подумал, ведь это дети, что же с ними будет, когда они пройдут через школу лагерей и колоний, какова будет их судьбы с клеймом КР за плечами. А сейчас вот он, еще мальчик, Володя будет оторван от здоровой, нормальной жизни, от родителей, школы, общества; не захлестнет ли его и таких, как он, лагерная блатная, извращенная среда? На эти вопросы я не находил ответа. А что происходило со мной? Я не жил, а был в каком-то кошмарном трансе. Неужели, неужели это не сон? Эти избитые люди, лишенные свободы заочно, отсутствие права самозащиты, пытки, искусственное создание врагов народа. Далеко не сразу я понял, что это не единичные, из ряда вон выходящие случаи, а определенная система. Но кому это надо? Кто же стоит за всем этим? Он, Сталин? Нет, не может этого быть. Его образ для меня оставался чистым. Я защищал его перед меньшинством, утверждающим обратное, говорил, что лес рубят — щепки летят, что один, действительный враг, может быть опаснее целой армии, а недопустимое поведение многих следователей не что иное, как произвол. К сожалению, это оказалось не так. Большинство было жестоко обмануто, в том числе и я.

Этап