Десять лет в изгнании

Генерал Моро произнес в суде одну из прекраснейших речей, какие знает история человечества.⁴¹⁰ Сохраняя необходимую скромность, он напомнил о сражениях, которые выиграл с тех пор, как Францией правит Бонапарт; он попросил прощения за то, что порой высказывал свои мысли с чрезмерной откровенностью, и обиняками сравнил бретонский характер с корсиканским; наконец, в эту опаснейшую минуту он обнаружил разом и незаурядный ум, и беспримерное присутствие духа. В ту пору Фуше пребывал в немилости, и обязанности министра полиции исполнял Ренье.⁴¹¹ По выходе из суда он направился в Сен- Клу. Император осведомился, сильную ли речь произнес Моро. «Очень слабую». — «В таком случае, — приказал император, — велите ее напечатать и распространить повсюду в Париже».⁴¹² Когда же он увидел, как сильно ошибся его министр, он вновь призвал к себе Фуше, единственного человека, который в самом деле мог быть ему полезен, ибо, к несчастью для Франции и для всего мира, скромно и сноровисто исполнял поручения неслыханные. Что же до Ренье, он ныне именуется герцогом де Масса.

Реаль, бывший якобинец, беззаветно преданный Бонапарту,⁴¹³ отправился к судьям и передал им желание императора: «Моро необходимо приговорить к смертной казни, иначе пострадает репутация императора, по чьему приказу он был арестован; впрочем, вы можете вынести этот приговор совершенно спокойно, ибо император твердо решил помиловать осужденного». — «А кто помилует нас, если мы покроем себя таким позором?» — отвечал один из судей, которого я еще не вправе назвать по имени, ибо опасаюсь навлечь на него высочайший гнев.⁴¹⁴ Генерала Моро приговорили к двум годам тюремного заключения;⁴¹⁵ Жоржа и нескольких его соратников — к смерти; одного из Полиньяков осудили на четыре года тюрьмы, но до сих пор не выпустили на свободу ни его самого, ни нескольких его единомышленников.⁴¹⁶

Моро пожелал, чтобы тюремное заключение ему заменили пожизненным изгнанием; окончиться оно могло бы лишь вместе с жизнью Бонапарта — этого источника несчастий всего мира.⁴¹⁷ Моро предпочел эту участь, ибо она подобала ему во всех отношениях. Мэры многих городов, через которые он проезжал, заглянув в его паспорт, выказывали ему знаки величайшего почтения. «Господа, — сказал один из них своим подчиненным, — дайте дорогу генералу Моро» — и склонился перед ним, как перед императором. В сердцах этих людей еще жила истинная Франция, однако следовать собственным убеждениям они разучились уже тогда; теперь же, после стольких лет жизни под властью тирана, убеждений у них, пожалуй, не осталось вовсе.

Когда Моро прибыл в Кадис, испанцы, которым суждено было несколько лет спустя явить миру столь великий пример, приняли жертву деспотизма с величайшими почестями. Однажды, желая уберечь г-жу Моро от сырости и выразить уважение ее супругу, они даже бросили плащ на дорогу, которую переходила эта очаровательная женщина. Английские корабли салютовали Моро, словно главнокомандующему. Так называемые враги Франции выразили одному из самых славных ее защитников признательность, которой он не дождался от своих соотечественников.

После ареста Моро Бонапарт признался: «Я мог бы пригласить его к себе и сказать: “Послушай, нам с тобой тесно на одной земле; ступай прочь, ибо я сильнее”; не сомневаюсь, что он бы послушался. Однако в делах государственных подобная учтивость — смешное ребячество».⁴¹⁸ Бонапарт убежден сам и сумел убедить многих начинающих поклонников Макиавелли из нового поколения, что всякое великодушное побуждение — не что иное, как ребячество. Пора бы объяснить ему, что в добродетели есть нечто мужественное — куда более мужественное, чем его собственное поведение.