Десять лет в изгнании

«Она была скорее приземиста, нежели высока ростом, чересчур плотна, чтобы быть стройной; черты неправильные и чересчур резкие, цвет лица далекий от совершенства, прекраснейшие в мире глаза, красивые руки, ладони, пожалуй, слишком большие, но отличавшиеся ослепительной белизной, великолепная грудь, чересчур скорые движения и чересчур мужественные позы, нежный голос, от волнения срывающийся на редкость трогательным образом, — все это вместе поначалу производило самое неблагоприятное впечатление, однако стоило г-же де Мальбе заговорить и оживиться, как лицо ее исполнялось неодолимой прелести. Ум ее, каким не может похвастать ни одна женщина, а возможно, и ни один мужчина, был, когда дело шло о предметах серьезных, исполнен не столько изящества, сколько силы, а когда речь заходила о предметах, связанных с чувствами, обнаруживал величавость и трогательность». [2]

Сергей Семенович Уваров — человек иной национальности, иных политических взглядов, вдобавок не питавший к г-же де Сталь особой любви, — описывает ее в 1851 году, через четыре десятилетия после их знакомства, подчеркивая тот же самый контраст: «Невысокого роста, полная, она была одета в зеленое платье, усыпанное крупными золотыми звездами; на груди красовалась огромная миниатюра — портрет Неккера. Черные, как смоль, кудри выбивались из- под малинового тюрбана; плечи укутывала небрежно накинутая шаль; в руке она держала веер — любимую свою игрушку, которую при необходимости заменяла листом бумаги. Всё вместе, как нетрудно заметить, имело вид довольно странный, вдобавок у платья, по тогдашней моде, талия была очень высока, что придавало всей фигуре вид массивный, неуклюжий и нимало не напоминавший Коринну на Мизенском мысу. [...] Наконец, чтобы довершить ее портрет, скажу, что прекрасные и очень живые черные глаза, равно как круглые и очень белые руки, служили ей неоспоримым украшением, тогда как все остальное было вульгарно и едва ли не уродливо» [3]. Высказав всё не слишком лестное по поводу внешности г-жи де Сталь, Уваров переходит к ее манере говорить и общаться с людьми — и тон его тотчас меняется: «Собеседника с первой минуты поражали неожиданная естественность ее языка и простота ее выражений; в речах ее не было ни манерности, ни деланности, ничто в них не выдавало сочинительницу; она говорила обо всех предметах с одинаковой легкостью, и разговор этот был разговором хорошего общества, к которому не примешивались никакие неологизмы; если какой-либо незадачливый собеседник выказывал намерение заговорить с г-жой де Сталь о литературной ее репутации, она тотчас переводила разговор на другую тему», когда же речь заходила о вещах возвышенных или злободневных, г-жа де Сталь «пускала в ход все разнообразные богатства своего великолепного красноречия».[4]

Еще один венский знакомец г-жи де Сталь, связанный с нею чувством взаимной симпатии, — знаменитый острослов, военный и литератор князь Шарль- Жозеф де Линь (1735-1814) незадолго до смерти вспоминал: «Лицо у нее было нехорошо: рот и нос совсем некрасивы. Зато восхитительные глаза блестяще умели выразить все возвышенные и энергические мысли, рождавшиеся в ее голове; красивы были у нее руки; поэтому она старалась привлечь к ним внимание собеседника и вертела ветку тополя с двумя-тремя листьями, чье шуршание, говорила она, вторит ее речам. Речи же эти были совершенно замечательны: она рассуждала на любую тему с чудесной легкостью; говорила живо, взволнованно, поэтично: чем шире был круг ее слушателей, тем выше воспарял ее гений. Она чувствовала себя непринужденно лишь в обществе людей, способных ее оценить; но в этих случаях была поистине великолепна». [5] Прославленному князю де Линю вторит свидетель куда менее известный — служащий венского книгопродавца Шаумбурга, а затем личный секретарь Луи Бонапарта Ф. Греффер, также видевший г-жу де Сталь в Вене в 1808 году: «Говорила она одна: она импровизировала, как ее Коринна. Все молчали, все внимали ей одной. Вначале ее терпели, потом венцам начало казаться, что дольше так продолжаться не может; и тем не менее все шло, как прежде... Она не была ни красива, ни очаровательна. Но дело заключалось не в этом. Что сказать о ее глазах и руках? Они вызывали зависть... Невозможно представить себе, сколько жизни, блеска, выразительности было в ее глазах, точно так же как невозможно описать глаза Наполеона. Эти глаза следовало видеть, следовало чувствовать; в них выражалась душа... Имея такие глаза, г-жа де Сталь могла не прибегать к кокетству... Венцы до сих пор говорят: “Прошло 38 лет со времени приезда г-жи де Сталь”».[6]