Десять лет в изгнании

Я провела там день; ответа не было. Не желая дольше оставаться в трактире и тем самым привлекать к себе внимание, я двинулась вдоль парижских застав в поисках другого постоялого двора, который бы также находился от города на расстоянии двух лье.³⁴⁴ Эта скитальческая жизнь в виду столицы, где жили мои друзья и находился мой собственный дом, причиняла мне боль, которую я не могу вспомнить без содрогания. Как сейчас вижу комнату, у окна которой я стояла с утра до вечера, тщетно ожидая посланца императора; тысяча тягостных мелочей — неизбежных спутниц несчастья, чрезмерное великодушие одних друзей, тайный расчет других — все это вселяло в мою душу тревогу столь мучительную, что я не пожелала бы ее ни одному врагу, за исключением деспота, бывшего моим гонителем. Наконец, письмо, на которое я возлагала последнюю надежду, прибыло. Жозеф прислал мне превосходные рекомендательные письма, адресованные берлинским властям, и пожелал счастливого пути тоном самым благородным и самым ласковым.

Итак, настала пора ехать. Бенжамен Констан — тот самый друг, которого исключили из состава Трибуната,³⁴⁵ человек острого ума — вызвался сопровождать меня, однако он любил Париж не меньше моего, и сознавать, что он жертвует мне своим благополучием, было мучительно.³⁴⁶ Чем дальше уносили нас лошади от столицы, тем сильнее я страдала; когда кучера похвалялись быстрой ездой, я не могла сдержать вздоха: так мало радости доставляла мне их услужливость. Я проехала сорок лье, так и не придя в себя.³⁴⁷ Наконец мы прибыли в Шалон, и тут Бенжамен Констан, призвав на помощь свой изумительный ум, сумел хотя бы на несколько мгновений рассеять владевшее мною уныние.³⁴⁸

Назавтра мы вновь двинулись в путь и добрались до Меца, где я хотела остановиться и дождаться вестей от батюшки. В Меце я провела две недели³⁴⁹ и повстречалась там с любезнейшим и умнейшим из людей, рожденных Францией совместно с Германией, — г-ном Шарлем де Виллером.³⁵⁰ Наслаждаясь его речами, я, однако, еще сильнее тосковала о том, чего лишилась, — о парижском обществе, где собеседники чувствуют и говорят в полном согласии друг с другом.

Обращение со мною Бонапарта возмутило батюшку; мысль о том, что его родных изгоняют, точно преступников, из страны, которой он служил верой и правдой, была для него нестерпима. Он сам посоветовал мне провести зиму в Германии и возвратиться в Женеву не раньше весны. Увы! увы! Я рассчитывала поделиться с ним теми новыми идеями, какими обогатило бы меня это путешествие. Уже много лет он часто повторял мне, что с миром его связывают одни только мои рассказы и письма. Ум его отличался такой живостью и проницательностью, что беседа с ним не только доставляла удовольствие, но и подстегивала мысль. Я смотрела вокруг, чтобы живописать ему увиденное, слушала, чтобы повторить услышанное. С тех пор как его нет со мной, я вижу и ощущаю вполовину меньше, чем когда стремилась порадовать его картиною моих впечатлений.

Как только мы приехали во Франкфурт, моя дочь, которой в ту пору исполнилось пять лет, опасно заболела.³⁵¹ Во Франкфурте у меня не было ни единого знакомого. Все кругом говорили на чужом языке; врач, лечивший мою девочку, не знал французского.³⁵² О! Как страдал за меня батюшка! Какие письма он мне присылал! Сколько медицинских советов, переписанных его рукой, получила я из Женевы! Ни у одного человека чувства и разум не пребывали в таком согласии; ни один человек не сострадал так живо, как он, невзгодам своих друзей, не приходил так охотно им на помощь, не выбирал так тщательно способы их поддержать, одним словом, не был во всякую минуту так достоин восхищения. Я говорю все это по зову души, ведь батюшке теперь нет дела даже до суда потомков.

Приехав в Веймар,³⁵³ я немного воспрянула духом, ибо недостаточное знание языка³⁵⁴ не могло помешать мне понять, что здешние края изобилуют умственными богатствами, каких не сыщешь во Франции. Я научилась читать по- немецки, я беседовала с Гёте и Виландом, превосходно владевшими французским. Я поняла, как чиста душа и как велик талант Шиллера, хотя он изъяснялся по- французски с большим трудом. Общество герцога и герцогини Веймарских нравилось мне чрезвычайно, и я провела в Веймаре три месяца, в течение которых изучение немецкого языка довольно занимало мой ум, чтобы не позволить ему вконец истерзать меня.³⁵⁵