Десять миллионов Красного Опоссума

После отличного ракового супа майор, приверженец туземной кухни, — его старый слуга в этом отношении был артист первой руки, — обратил наше внимание на одно странное кушанье, совершенно неизвестное нам.

— Только, Кроули и вы, Буссенар, прошу не судить о блюде по одному его виду, а сначала попробуйте, — проговорил он и показал нам фарфоровую тарелку, полную желтоватых трубок, вроде макарон.

— Однако вид-то у вашего блюда непрезентабельный, — заметил я, брезгливо посматривая на кушанье.

— Попробуйте!

— А что это?

— Ах, какой вы недоверчивый человек! Да это личинки насекомых, вытащенные из зеленых стволов капустной пальмы.

— Личинки?!

— Да… За их появлением тщательно следили, потом их вымочили в ягодном соке каркаса. Это превкусное блюдо!

— Но это навозные черви! — не сдавался я.

— А устрицы разве лучше? А лягушки, одно из любимых французских блюд? Впрочем, увидите сами.

Соединяя слово с делом, он взял одну трубку большим и указательным пальцем и с наслаждением проглотил ее.

Я был побежден, если не убежден… попробовал, — сначала робко: оказалось очень вкусно.

— Что я вам говорил? — вскричал торжествующим тоном майор. — А попробуйте-ка теперь тех насекомых, которых вы видите по левую руку.

— Какие насекомые? Разве это не каштаны?

— Ваши каштаны — большие насекомые, до сих пор еще не определенные энтомологами, что, впрочем, нисколько не умаляет их вкусовых качеств. Они представляют нечто среднее между пауками и жуками. Их собирают при восходе солнца и некоторое время держат на легком огне. Это поджаривание очищает их от ножек и крыльев, придавая в то же время им аромат и вкус, схожий с орехами. Туземцы их очень любят. Европейцы, как видите, не отстают от дикарей.

Я сомневался, хотя результат первой попытки несколько ободрил меня. Э, да что тут! После личинок отчего не съесть и насекомое?! Я решился. Одно из самых крупных насекомых захрустело под моими зубами… Сердце мое до сих пор волнуется при этом воспоминании. Мне казалось, что я жую горсть клопов. Я заподозрил обман, если бы не видел майора, который с наслаждением грыз ужасных животных.

— Не беспокойтесь, — произнес мой руководитель по части гастрономии, заметив мое смущение, — сосочки вашего языка скоро привыкнут), и вам это блюдо будет нравиться еще больше, чем мне.

— Сомневаюсь.

— А теперь отведайте филе вон из той прекрасной пресноводной трески: это такое чудо. Да только поторопитесь, а то Кроули все скушает один.

— Дорогой майор, — сказал со своей стороны лейтенант Робертс, — обращаюсь и я к вам, как к известному знатоку туземной кухни, будьте добры, объяснить мне, что там за блюдо?

— Какое блюдо, милый Робертс?

— Напротив вас. Я вижу тут в желтом соусе с фасолью какие-то куски мяса, похожие на ободранных мышей.

— Ободранных мышей! — вскричал в негодовании майор. — Ах, Робертс! Как вы неуважительно отзываетесь о колониальном поваренном искусстве!

— Но, дорогой майор… вид-то у них…

— Ваши ободранные мыши, — продолжал с комической важностью Гарвэй, — маленькие опоссумы.

— Майор, — вскричали мы в один голос, — простите европейским дикарям их невежество!

Эта комическая просьба рассмешила майора, который продолжал свои объяснения.

— Опоссум, — говорил он, — родит дюжину маленьких, плохо развитых и похожих больше на куски мягкого желатина, детенышей. Маленькие, величиною с вишню, зверьки подобно рожкам пристают к груди матери и в таком положении остаются день и ночь в продолжение месяца, по истечении этого срока вскармливание молоком матери кончается. Но при малейшем шуме они все-таки бегут к груди в обширную материнскую сумку. Те, которых вы видите пред собою, взяты как раз в последний момент их кормления: это опоссумы-сосунцы. Мой Том очень искусен в приготовлении этого блюда. В интересах ваших добрых отношений с ним, попробуйте: я уверен, оно покажется вам превосходным.

— Рискуя навлечь неблаговоление Тома, — возразил я со своей стороны, — я предпочту ростбиф и жаркое и, не медля более, сейчас наверстаю упущенное.

— Я далек от мысли порицать вас за это, однако вы можете без опаски, по крайней мере, отдать дань этим маленьким птичкам.

— О да! — откликнулся Кроули с набитым ртом, — это ведь австралийские овсянки?!

— Кой черт, овсянки! Мы говорим совсем не о них, а о полевых жаворонках Франции. Смотрите, милый Буссенар, здесь видна и этикетка. Я знаю ее хорошо.

— Вот это правда, — отвечал я, любуясь надписью на родном языке. — Однако какая необыкновенная встреча: произведение Франции и… в австралийской пустыне!

— Мне присылают их из Франции четыре или пять раз в году, — скромно заметил сэр Форстер, — это великолепное блюдо.

— Майор, — вскричал я в волнении, — не взирая на ярость Тома во всеуслышание провозглашаю превосходство родных жаворонков над сосунцами опоссума и обжаренными тараканами! За здоровье сэра Форстера! За здоровье нашего хозяина!