Десять минут

В вестибюле первого этажа я купил пачку коротких сигар, закурил и медленно вышел на улицу. На углу остановился у киоска и принялся разглядывать журналы, предназначенные для озабоченных мужчин.

— Какая гадость! — сказал я.

Пожилой продавец в потрепанном пальто, с сумкой для мелочи на поясе, вздохнул.

— Вот что, дорогой, если не хотите это читать, не читайте, или гоните монету и прячьте покупку за пазуху.

— Я не возьму эту дрянь и даром. Надо бы вовсе запретить печатать и продавать такую грязь!

Продавец начал сердиться.

— Тогда ступайте в библиотеку и возьмите там приличную книгу. Мое дело — предлагать людям то, что им нужно. Одному — одно, другому — другое.

Я ткнул тростью в стену киоска.

— Достаточно одной гранаты, чтобы разметать всю вашу макулатуру.

Продавец посмотрел на меня с тревогой. Я же попыхал сигарой и зашагал дальше. Дойдя до перехода через улицу, остановился и бросил взгляд через плечо. У газетного киоска стоял долговязый мужчина в длинном пальто военного покроя и явно о чем-то расспрашивал продавца. Оба смотрели в мою сторону, старик недоуменно пожимал плечами.

Светофор мигнул, и я перешел дорогу. В дешевой лавочке купил будильник, две батарейки и два ярда телефонного шнура. Выйдя на улицу, я закурил вторую сигару, прошел несколько кварталов и остановился у безвкусного массивного фасада Музея изобразительных искусств. Сколько же надо динамита, чтобы взорвать такое монументальное уродство?

Бросив сигару на тротуар, я поднялся по ступеням и вошел в музей. Побродив по залам, добрался, наконец, до галерее в глубине здания, где была выставка полотен Утрилло, Пикассо и Модильяни. Я — человек консервативных взглядов, и их мазня вызывала у меня отвращение. Я заскрежетал зубами.

— Мерзость! Форменная мерзость! — сказал я и даже ударил тростью по медной табличке с надписью.

Передо мной тотчас вырос охранник.

— Прошу этого не делать, сэр, медь легко мнется.

Я ткнул пальцем в одну из картин и воскликнул:

— Мазня! Пустой перевод холста и красок! Сжечь все это! А еще лучше — взорвать!

— Осторожно, сэр, вы можете продырявить картину, а мне отвечать.

Чтобы обрести душевное равновесие, я отправился в зал старых голландцев и минут двадцать проторчал там. Когда я снова вышел на улицу, то заметил того же долговязого в длинном пальто. Он спускался с крыльца музея. Значит, был там вместе со мной. Я подергал бороду и, решив запутать его, начал входить в магазины и выходить через задние двери. После нескольких таких трюков мне удалось оторваться от преследователя. Неподалеку от своего мотеля я заглянул в бакалейную лавку, купил сто грамм масла, бутылку молока, хлеб, колбасу и пакет сахару. Войдя в «Мелфорд», сразу же заметил долговязого в полувоенном пальто. Он сидел в вестибюле и читал газету.

Поднявшись к себе, я соорудил бутерброд и перечитал вчерашнюю статью о проекте мемориала ветеранам. На берегу озера хотели возвести громадный комплекс, для чего надо было снести несколько стоявших там домов. Цены на квартиры в них, естественно, разом подскочили, поскольку предполагалась, что городские власти будут выкупать их по любой цене. Однако на вчерашнем заседании городского совета по настоянию мэра было решено перенести стройку с восточного берега на северный, в более дешевый район. Понятно, что люди, купившие квартиры на восточном берегу, вылетели в трубу, ибо их вложения в недвижимость обесценились.

Зазвонил телефон. Это был Джефри Мейпл. В колледже мы с ним жили в одной комнате и остались друзьями на всю жизнь, поскольку наши взгляды на многие ее стороны поразительно совпадали.

— Ну, что, был в мэрии? — спросил Джефри. — Как там?

— Как я и думал.

— После обеда опять пойдешь?

— Разумеется. Надеюсь, ты звонишь не из своей комнаты?

— Нет, из автомата.

— Молодец, — я повесил трубку, доел бутерброд и допил молоко. После этого открыл шкаф, снял с полки стоявшую там еще одну коробку и принялся за работу. В два часа все было закончено, и я позвонил управляющему мотелем.

— Во сколько сегодня закрывается мэрия?

— Это мистер Беллингтон?

— Да.

Воцарилось долгое молчание. Похоже, управляющий с кем-то совещался. Наконец он ответил:

— Мэрия работает до восьми, но многие ее отделы закрываются в пять.

— Ага, — я посмотрел на часы. — Время еще есть. Через двадцать минут мне понадобится машина. Вызовите, пожалуйста, такси.

Докурив сигару, я надел пальто, взял коробку и вышел из комнаты. Управляющий смерил меня подозрительным взглядом.

— Такси ждет, сэр.

У мотеля стояла одна машина. Я сел в нее и, сказав, куда ехать, заметил за собой моторизованный «хвост». Подъехав к мэрии, я увидел, что у входа стояла диковинная машина из прочной стали, с какой-то большой клеткой в кузове.

В вестибюле толпилось множество людей, в лифт никого не пускали. Я думал, что не пустят и меня, но путь оказался свободным. На третьем этаже лифтер открыл дверцу, я вышел, и лифт поехал вниз. В коридоре никого не было, гулкий стук моих каблуков создавал раскатистое эхо. В углу приемной мэра сидел все тот же нервный юнец.

— Я хочу поговорить с мэром не позже чем через десять минут, — объявил я.