Десять мужчин

Вчера вечером присоединилась к К. во время прощального обхода, бросив вызов Эрику с его запретами. Ребята были в кроватях, засыпали себе тихонько. Один из наших индийцев напевал молитвы перед изображением индийского бога Ганеша. Уму непостижимо, что этот же парнишка был среди тех, кто заглядывал к нам в спальню. В спальне младших кто-то сказал: «Трабшо хочет поцелуйчик на ночь, мисс!» Этого Трабшо, беднягу, совсем заклевали; уверена, потому у него и постель каждое утро мокрая. А я взяла и поцеловала самого крикуна. Он язык и прикусил.

К. совершенно измотан, но на каникулах каждый день тренирует теннисистов, чтобы подкопить немного денег. Говорит, хочет уволиться из пансиона — чем раньше, тем лучше.

Завтра снова на работу, а там одно и то же. Нудная и утомительная рутина.

Я очень скучаю по тебе и моей дорогой сестричке. Как она там? Сто лет от нее ничего не слышала.

Целую.

* * *

На следующей неделе я получила письмо от сестры с известием о том, что она ушла от своего заклинателя змей и подала на развод.

Выходит, браки заключаются не навечно.

3. Юрист

Вопреки представлениям, которые мне внушали с детства, брак оказался далеко не нирваной. Не так уж долго мы прожили вместе, а я уже стала для мужа скорее любимым учеником, чем юной женой. Эрик и Хельга видели во мне порочную искусительницу, проникшую внутрь Крепости Гормонов, зато мой собственный муж будто ослеп. Я мечтала о свободе и дальних странах, но при двух неделях оплачиваемого отпуска далеко не уедешь.

Пока Учитель разбирал книги, я у него за спиной изучала календарь, забитый спортивными мероприятиями и всевозможными отчетами. Я все их знала наизусть: крикетные схватки, водные битвы, дружеские встречи, финальные — в конце семестров. Жизнь моего мужа была расписана, его положение в пансионе и его цели стабильны, однако меня, как лишенную прав «госпожу учительшу», такое положение дел не устраивало.

— У тебя все каникулы сплошные тренировки. Так мы никогда никуда не съездим, — вздохнула я.

— Деньги-то нужны, — отозвался Учитель, придвигая к себе стопку снимков, подготовленных для школьного журнала.

— Спорт и школа — вся твоя жизнь, — сказала я.

— А ты чего ждала, черт побери? Я школьный учитель и тренер. Глупо рассчитывать, что я буду тебя развлекать. Или сделаю счастливой.

— Я и не рассчитываю.

— А похоже. Вот что я называю счастьем! — Он протянул мне снимок пятерки ликующих мальчишек, победно потрясающих хоккейными клюшками. — Это были самые счастливые дни в моей жизни.

— Что?! В двенадцать лет?

— Точно.

Теперь стало ясно, откуда у моего мужа такая любовь к младшим из подопечных: они напоминают о днях его триумфа.

— А если меня твое счастье не сделает счастливой?

— Сделает. Как только перестанешь сопротивляться.

— Все равно что покрывать глазурью фальшивый торт, — надулась я.

— Милая, чтобы стать счастливой, нужно набраться терпения. Вот погоди — пойдут дети, и все сразу наладится.

Счастье было единственной эмоцией, доступной моему мужу, а я в итоге осталась наедине с разочарованием и смятением. Удобная философия оберегала Учителя от любой угрозы его мировоззрению, и диалог между нами не получался. С каждым днем я чувствовала себя все более одинокой, и в моем поведении появились странности, которых я никак не ожидала.