Десять новелл

Свою игру маленький детектив вел так, чтобы нагнетать вокруг нервное напряжение. Спустя пять дней после своего водворения в «Моем отдыхе» он принес в гостиную — о, только для забавы! — маленький дактилоскопический альбом. Довольно примитивный прием, чтобы снять у всех отпечатки пальцев. И никто не осмелился уклониться от этого! Едва коротышка бельгиец удалился со своим альбомчиком Виктор Аствелл вскипел:

— Теперь вам ясно? Наглец метит в одного из нас, Нэнси!

— Ах, не будьте идиотом, Виктор.

— Но какой еще смысл могла иметь его выходка?

— Месье Пуаро знает, что делает, — сказала леди Аствелл, метнув выразительный взгляд в сторону Трефузиуса.

В следующий раз Пуаро затеял получить ото всех следы подошв на белых листах бумаги. Когда затем он своей неслышной кошачьей походкой возник в библиотеке, Трефузиус так подпрыгнул на стуле от неожиданности, словно в него всадили заряд дроби.

— Простите, месье Пуаро, — сказал он с несколько вымученной улыбкой, но боюсь, что из-за вас у нас всех начнется неврастения.

— С чего бы? — невинно спросил Пуаро.

— Улики против Леверсона казались неоспоримыми, а вы даете понять, что придерживаетесь иного мнения, не так ли?

Пуаро, который подошел к окну, теперь с живостью обернулся:

— Мистер Трефузиус, я решился открыться вам кое в чем. Но разумеется, строго конфиденциально.

— Да?

Пуаро, казалось, все-таки испытывал колебания и заговорил не сразу. Вышло так, что первые слова заглушил стук входной двери и Трефузиус не расслышал их. Тогда Пуаро повторил раздельно и четко:

— Дело в том, мистер Трефузиус, что появились новые данные. А именно: когда Чарльз Леверсон поднялся в кабинет в башне, сэр Рьюбен был уже мертв. Так-то.

Секретарь с трудом оторвал от него остекленевший взгляд.

— Но… какие данные? Почему о них никто не слыхал?

— Еще услышат, — таинственно проговорил маленький бельгиец. — А пока лишь мы с вами обладаем секретом.

Он стремительно выбежал из кабинета и почти налетел на Виктора Аствелла.

— Вы только что вернулись, мистер Аствелл?

— Да. Поистине собачья погода, сырость, холодище, ветер.

— Ну, тогда я остаюсь дома, без прогулки. Я, знаете, как кошка, люблю посидеть в тепле, у огонька…

Тем же вечером Пуаро сообщил своему преданному слуге:

— Дело движется, Джордж! Они все у меня вертятся на горячих углях. Хлопотно все-таки изображать из себя кошку у норы! Однако дело стоит того, результаты просто великолепны. А завтра мы попробуем еще один ход.

На следующий день и Трефузиусу и Виктору Аствеллу понадобилось отлучиться в Лондон. Они сели в один поезд.

Не успели оба выйти за дверь, как Пуаро развил лихорадочную деятельность.

— Скорее, Джордж, за работу. Зевать сейчас некогда! Если появится горничная, задержите ее в коридоре. Рассыпайтесь в любезностях, заговаривайте ей зубы как хотите, лишь бы задержать.

Сам он юркнул в комнату секретаря и провел там самый тщательный обыск, пересмотрел все ящики и полки. Затем водворил вещи по местам.

Джордж, стоявший на страже у дверей, позволил себе кашлянуть.

— Извините, месье; — почтительно произнес он.

— Да, Джордж?

— Это касается туфель, месье. Две пары коричневых находились на верхней полке, а черные кожаные под ними. Вы спутали их местами.

— Вы неподражаемы, — воскликнул Пуаро. — Впрочем, это мелочь. Мистер Трефузиус не обратит внимания на столь незначительный беспорядок.

— Как вам будет угодно, месье.

— Замечать подобные детали входит в вашу профессию и делает вам честь, милый Джордж, — с одобрением добавил Пуаро.

Слуга промолчал. И когда в комнате Виктора Аствелла его хозяин позволил себе подобную небрежность вновь, он воздержался от замечаний. Однако в этом случае Пуаро оказался решительно не прав. Виктор ворвался в гостиную подобно урагану.

— Признавайтесь, вы, чучело! Проклятый иностранишка! Кто вам разрешил рыться в моих вещах?! Что это значит? Что вы вынюхиваете? Я не потерплю этого, слышите? Вот что получается, когда в доме поселяется грязный шпион, который всюду сует свой нос!

Вытянув руки перед собою защитным и умоляющим жестом, Пуаро сыпал извинения, как из рога изобилия. Речь его не прерывалась ни на миг. Ах, он в отчаянии, проявив подобную нескромность, неловкое рвение, глупую старательность… Сто, тысяча, миллион извинений! Он сконфужен, донельзя огорчен, умоляет простить неоправданную вольность… Под этим потоком слов Виктору Аствеллу поневоле пришлось умолкнуть самому, хотя едва ли его возмущение улеглось окончательно.

Поздно вечером, смакуя травяной чай, Пуаро повторил с удовольствием:

— Дело движется, мой добрый Джордж! Дело идет на лад.

— Пятница — удачнейший мой день! — объявил Пуаро на следующее утро.

— Правда, месье?

— А вы не подвержены суевериям, милый Джордж?

— Я предпочитаю, месье, чтобы за стол не садилось тринадцать человек и избегаю проходить под приставными лестницами. Пятница меня как-то мало волнует.

— Может быть, и так. Но, видите ли, сегодня грянет наша победа!

— Правда, месье?

— Вы даже не спрашиваете, как я собираюсь этого добиться?

— Как же именно, месье?