Десять прогулок по Васильевскому

В 30-е годы, на этот спуск выгружали дрова для василеостровцев. Я этого не помню, но по семейному преданию именно здесь я чуть не оказался о Неве благодаря легкомысленной моей няне Татьяне. Она выпустила меня, завернутого в одеяльце, из рук, когда перебиралась с одного штабеля дров на другой, и бревна вдруг стали уходить из-под ее ног… (Баржи у пристани на Университетской набережной. До 1914 г. Фотограф неизвестен.)

Вот здесь-то и начинаются загадки истории этого здания. Как известно, грандиозные планы Меншикова разрушит сплетенная против него грандиозная интрига; он отправляется в ссылку, где и умирает в 1729 году. В 1728 году Петр II с правительством переезжает в Москву и умирает там в 1730-м. Все это время будущий дворец ни в ширину, ни в высоту не растет. И фактически к его возведению приступит лишь в конце 50-х годов все тот же И.Г. Борхард.

В автобусных экскурсиях по городу можно услышать такую фразу: «Справа здание Двенадцати коллегий — главный корпус Университета, чуть дальше — дворец Петра II, нынешнее здание филфака и восточного факультета». Сказано это, по меньшей мере, некорректно. Петр II не бывал в своем дворце, и разве что видел начало его строительства. Но дворец, скорей похожий на обычный дворянский дом XVIII века — замкнутый четырехугольник с внутренним садом, — почему-то продолжают связывать с именем этого невзлюбившего Петербург мальчика-императора. Нет в нем причин бродить императорской тени. Другие тени, другие обиды толпятся вокруг этого дворца.

Я уже сказал, что появился он рядом с домом Федора Соловьева. Их было трое братьев. Они происходили из крепостных Меншикова; и еще при Петре I, за уклонение от государственных пошлин попали в тюрьму. Дом передали в казну и не возвратили его хозяевам, когда они через два года вернулись из заключения. Дворец при строительстве вобрал в себя дом бывшего крепостного. К временам «маршалка» Федора Соловьева возвращают нас найденные здесь при ремонте 1986 года квадратные кирпичи, остатки изразцов и замурованная в стене деревянная лестница, какой нет нигде больше в городе.

Что было в этом здании за два с половиной века его существования? К 1759 году участок отошел Первому кадетскому корпусу и находился в его ведении до 1857-го, пока здесь, в так называемом «Дворце Петра II», не расположился Императорский историко-филологический институт с гимназией. Он просуществовал до 1918 года и знаменит такими своими выпускниками, как, например, филолог и археолог П.В. Никитин, известный геодезист А.М. Жданов, филологи-классики Ф.Ф. Зелинский и А.М. Малеин.

В конце 1919 года здание занимали Педагогический, а затем Географо-экономический исследовательский институт и, наконец, с 1930-го до 1937 год — ленинградский институт литературы и истории, а так же сменивший его Ленинградский институт философии, литературы, лингвистики и истории. Последний имел удобную, звучную аббревиатуру — ЛИФЛИ.

Немногое известно о его выпускниках, среди которых самой яркой фигурой, наверное, была Ольга Берггольц. И опять — стечение судьбы, дающее мне право вести об этом здании и личностный рассказ. Дело в том, что на одном потоке с Ольгой Федоровной учились в ЛИФЛИ мои отец и мать.

Ранней весной 1973 года вместе с Лазарем Маграчевым, собирая материал для пьесы о подвиге ленинградского радио в годы блокады, мы приехали к Ольге Берггольц на ее дачу в Солнечное. Ольга Федоровна чувствовала себя неважно и разговор не клеился. С Лазарем она была на «ты», видимо, еще с тех пор, когда они работали вместе на блокадном радио. «Ты сегодня очень некстати…», — раза два повторила она, обращаясь исключительно к нему. Меня она словно не замечала. И тогда я, чтобы «обозначиться», решился спросить, помнит ли она моих родителей — Бузинова и Степанову, которые учились с ней в ЛИФЛИ. Что-то похожее на тень улыбки скользнуло по бледному и хмурому лицу поэтессы: «Степанову — нет… А Бузинов — ведь это Миша? Он был большим, как медведь…». Потом она поинтересовалась, что случилось с отцом во время войны: «Он что, умер в блокаду?» Я сказал, что отец умер в военном госпитале в Саранске, и я никогда не был на его могиле; а в блокаду здесь оставалась мать, она работала на радио Балтийского завода.

Что-то изменилось в нашей встрече к лучшему. Мне было предложено подсесть поближе, и разговор начался. Берггольц не была на премьере «Второй студии» в театре Ленинского комсомола. Я не знаю, смотрела ли она вообще этот спектакль и видела ли себя в исполнении тогда еще очень похожей на молодую Ольгу Ларисы Малеванной.