Десять пуль на сундук мертвеца

– Да, – тихо ответил Гуров. – Вы правы, это полный бред. Но только Рубич прислал на электронную почту Шамину, он уже стал полковником, угрожающее письмо, и на следующий день Шамин был застрелен в затылок. Недавно убит полковник Еременко, который в то время служил в штабе группировки внутренних войск в Чечне и который передавал вам этот приказ об отходе. Свидетели опознали Рубича в лицо. Аналогичное угрожающее письмо получил генерал Волжанов, имевший отношение в те времена к вашей операции, но мы успели его взять под охрану. Письмо Волжанову Рубич тоже подписал своим именем. А еще он навещал свою невесту, с которой расстался на десять лет по этой причине. И ей он всю ночь рассказывал о том, как он обижен, как зол и как страстно желает всем отомстить за годы мучений. Ну как? Бред, говорите?

– Если бы… – Черненко откровенно побледнел и смотрел на собеседника уже без иронии. Он сглотнул комок в горле и попытался спокойно спросить: – Мне сказали, что покушавшегося задержали. Это Рубич?

– В том-то и дело, что это не Рубич. Поэтому нам ничего и непонятно.

– Если все, что вы мне рассказали, правда, то парень съехал с катушек. Это же очевидно! Это все настолько нелепо, что даже не верится в реальность происходящего. И если бы вы мне не представились, я подумал бы, что надо мной неумно шутят. Я не понимаю, а при чем тут я, если это даже и Рубич. Я такой же солдат, как и он. И я мог оказаться на его месте, и сотни других оказывались в подобных ситуациях. Я не понимаю, товарищ полковник!

– Я тоже. И все-таки. В ту ночь, когда Шамин отдал приказ отходить, где были вы?

– Он приказал скрытно отходить и не выдавать себя, – угрюмо заговорил Черненко. – Это немного разные вещи. Мы отходили по парам, выполняя приказ. Один отходит, второй прикрывает от возможного нападения. Меня или кого-то другого винить Рубичу не в чем. Я, да и большинство членов группы просто не знали, что он остался там. Руководит боем командир, он принимает решения, отдает команды. Солдаты просто выполняют их.

Вот и еще одно мнение участника тех событий, думал Гуров, спускаясь вниз в допросную комнату. Третье мнение. Черненко можно понять, его позиция – позиция офицера, командира. Для него многое уже в прошлом, произошло напластование других событий, других операций, других драматических историй. И все же, кто этот идиот, который швырял гранаты и палил из пистолета?

– Але, Лев Иванович! Говорить удобно?

– Да, что у тебя в страховой компании? – остановившись на лестнице, поднес трубку к уху Лев.

– История Черненко подтвердилась. Мне, со слезами и соплями, сама директорша, эта Виктория все рассказала. С сотрудниками мы тоже побеседовали. Парень он по отзывам нормальный, командирская хватка есть, потому и в начальниках удержался. Справедлив, но требовать тоже умеет. Думаю, что в компании на него зуба нет ни у кого. А с клиентами он дел не имеет. Его дело – контролировать работу филиалов. Не отсюда ноги растут.

– А сам он никому не рассказывал о себе, о службе?

– Я этот вопрос всем специально задавал. О службе он не любил распространяться. Больше всего о нем знает один экс-полковник из кадровой службы, но тому положено по должности знать подноготную каждого. Он, кстати, отзывался о Черненко нормально, как о сильном мужике, говорит, есть в нем характер.

– Понял, Станислав. Давай приезжай в МУР, к Волкову. Тут интересные дела назревают.

Парня лет двадцати восьми, с растрепанными волосами, немного даже полноватого, ввели в комнату. Гуров смотрел на него, пытаясь разглядеть лицо, опущенное вниз. Вид у этого человека был такой, как будто он сильно провинился, и ему очень стыдно, он даже не может смотреть взрослым в глаза. Точно, поймал себя Гуров на сравнении. Точно так выглядит нашкодивший школьник в кабинете директора в ожидании вызванной матери. Причем не старшеклассник!

А ведь парень играет. И играет он роль не совсем удачную, но для него хорошо знакомую. Инфантильность, заторможенное развитие на уровне школьника. Такое бывает часто, и при определенных криминальных наклонностях это все приобретает чудовищные формы. Недостаток интеллекта провоцирует жестокость, граничащую с садизмом, беспринципность, гиперэгоизм и полное пренебрежение моралью общества.

– Садись, – приказал Гуров и кивком отпустил сержанта.

Задержанный сел, привычно потирая руки в тех местах, где виднелись следы от наручников. Видимо, сгоряча или для усмирения буйности ему их затянули потуже. Больно, но зато требования доходят быстрее. Гуров поморщился. Он не был сторонником подобных хитростей. Это граничило с пытками, а он был сторонником интеллектуального раскрытия преступления.

– Подними лицо! На меня смотри! – жестко проговорил Лев.

Задержанный нехотя поднял голову и настороженно посмотрел на Гурова. И тут Лев понял, что же его так беспокоило. Это лицо было очень знакомо, даже не взгляд, а широко расставленные глаза, овал лица, кривое расположение губ (привычка кривить рот). Гуров встал со стула, подошел к двери и открыл ее. Сержант тут же с готовностью подскочил к нему.