Краем глаза я увидела, как он подключается к интерфейсу, и ноги сами подняли меня с дивана. Где-то внутри поднялась волна ярости, и железы на шее выбросили в воздух потоки феромонов.
— Господи, ну и вонь!
Феромоны! Интерфейс Малькольма управлял моим телом, голосовыми связками, языком, вагиной, однако ничего не мог поделать с модифицированными органами. Малькольм даже не подумал о них. Я закричала что было сил, выплескивая из себя феромоны. Ярость, страх, отвращение.
Малькольм открыл дверь, проветривая комнату. На поясе под рубашкой выпирал пистолет.
— По дороге купим тебе духи.
Он исчез за дверью с двумя сумками, своей и моей. Я стояла, держа интерфейсный блок в вытянутых руках.
Продолжая беззвучно кричать, я наполняла воздух химическими словами, пока железы не опустели, и вегетативная нервная система не заставила меня умолкнуть. Я обратилась в слух, пытаясь уловить сигналы снаружи. Ничего.
Появился Малькольм.
— Пошли, — приказал он, и ноги против воли вывели меня за порог.
Оказавшись за дверью, я уловила запах мыслей. Мой кластер здесь — слишком далеко, чтобы я могла понять их, но все же здесь, со мной.
Остатки феромонов ушли на отчаянный крик о помощи.
— В аэрокар! — бросил Лето.
Резкая боль пронзила шею, и я рухнула на землю; мышцы свело судорогой. На крыше дома я заметила Мануэля с коробочкой интерфейса в руке.
Малькольм Лето выхватил пистолет и обернулся.
Что-то пролетело надо мной, и Лето, вскрикнув, выронил оружие. Я с трудом поднялась и на негнущихся ногах бросилась к лесу. Потом кто-то подхватил меня, и вдруг я оказалась среди родных запахов и мыслей.
Уткнувшись лицом в грудь Строма и стискивая его ладони, я глазами других — глазами Мойры! — видела, как Лето забрался в аэрокар и включил двигатели.
Я чувствовала себя грязной, пустой. С трудом подбирая слова, я рассказала обо всем — о том, что я натворила, о своих глупых мыслях. Мне казалось, что я заслуживаю лишь гнева и презрения. Они бросят меня тут, возле дома в лесу.
Консенсус был похож на сок свежих фруктов, на свет далеких звезд.
Взявшись за руки, мы возвращались на ферму, рассказывая обо всем, что случилось в тот день.
Сильное звено[7]
Я — сила.
Я не такой умный, как Мойра. Я не умею так гладко выражать свои мысли, как Меда. Я несилен в математике, как Кванта, и у меня не такие ловкие руки, как у Мануэля. Мой мир не состоит из переплетения силовых полей, как у Болы.
Может показаться, что мне ближе всего Мануэль — из-за его ловких и проворных рук. Но у него острый ум и великолепная память. Для него все происходящее — это обычная информация, которую он запоминает и хранит для нас.
Нет, мне ближе всего Мойра. Может, потому что у нее есть все, чего нет у меня. По-моему, она такая же красивая, как Меда. Даже одиночкой Мойра была бы не похожа на других. А без меня кластер, наверное, ничего бы не потерял. Если я исчезну, кластер останется Аполло Пападопулосом и точно так же будет готовиться к карьере космического пилота, для чего мы и созданы. Каждый из нас — индивидуальность, и у меня собственные мысли, но
Когда мне в голову приходят такие мысли, я стараюсь спрятать их. Бола испытующе смотрит на меня. Неужели он почувствовал мое отчаяние? Я улыбаюсь, надеясь, что ему не преодолеть возведенные мной барьеры. Потом протягиваю руку, и когда наши сенсорные подушечки соприкасаются, посылаю детские воспоминания о Мойре и Меде. Они смеются, взявшись за руки. Им три или четыре года — уже после нашего объединения в кластер, но еще в яслях, до начала третьей ступени. Их темно-рыжие волосы топорщатся забавными кудряшками. У Мойры ободранная коленка, и она улыбается не так широко, как Меда. В воспоминаниях далекого прошлого Меда протягивает руку Боле, который касается Мануэля, а тот, в свою очередь, берет за руку Кванту, которая тянется ко мне. Мы ощущаем радость Меды, заметившей скачущую по лугу белку, и досаду Мойры, умудрившейся упасть и спугнуть зверька. Здесь, на горе, все забывают о консенсусе, ловя воспоминания.
Мойра улыбается, но Меда возвращает нас к действительности:
— Пора заняться делом, Стром.
Она права, и я это понимаю. Лицо заливает краска стыда, и я чувствую, как мое смущение разливается в воздухе, проникая под капюшоны парок.