И решили птицы шарф для солнышка связать. Из песен своих разноцветных. Слетелись вместе и залились-зазвенели.
Вдруг ушастый филин прилетел и сел на сухую осину. Он был в тёмных очках, и поэтому весь мир казался ему тёмным и подозрительным. Увидел он солнышкин шарф и затрясся.
— Шуба! Моя шуба! — закричал он чёрным голосом.
Он всегда кричал, что у него украли шубу, хотя никто её не крал. Кричал нарочно, чтобы птицы боялись и чувствовали себя виноватыми.
— Почему моя шуба без воротника и рукавов? — спросил он и вытянул когти, как кривые ножи. — Вы сошьёте воротник и рукава из своих перьев.
Птицы притихли.
— М-мы готовы, — пискнула глупая птица удод. И стала себя ощипывать. — Нам, хе-хе, даже приятно, хе-хе, ходить голыми: не жарко.
— Вот и хорошо, — сказал филин. — А пока я буду спать.
И уснул. Уши у него шевелились.
— Что нам делать? — залопотали птицы.
— Каждый должен делать то, для чего он родился, — сказал ворон. — Если мы не станем вить гнёзда и будем ходить голыми, мы перестанем быть птицами.
— Значит, я уже не птица? — пискнула глупая птица удод.
А ворон сказал:
— Мы отнесём солнышку его шарф и убежим из леса.
— Ура! — прозвенели птицы шёпотом.
Они подхватили клювами солнышкин шарф и понесли. У большого озера растянули его на берегу. Ветер подхватил его конец и радугой-дугой перекинул через озеро.
И птицы побежали по радуге, как по мосту.
И в озере была радуга, только опрокинутая, и по ней тоже бежали птицы, только вверх ногами. А позади семенила глупая птица удод и тряслась от страха:
— Вдруг я упаду? Вдруг я уже не птица?
Проснулся филин и увидел радугу-дугу над озером.
— Украли! — ухнул он чёрным голосом и распахнул крылья. Налетел на радугу, вцепился в неё когтями, стал рвать и бить крыльями.
Солнышко выглянуло из-за тучи и нахмурилось.
— Ты зачем рвёшь мой шарф? — спросило оно.
— Шуба! Моя шуба! — гаркнул филин. — Ты украло мою шубу!.
Солнышко засмеялось и брызнуло ему в глаза яркими лучами. У филина спали очки, и он ослеп. С тех пор он ничего не видит днём, летает только ночью и требует шубу.
А птицы разлетелись по всей земле и поют свои чистые песенки.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
— А-ах, а-ах, а-апчхи! — качались до земли высокие сосны.
— Чхи-чхи! — подпрыгивали ёлки.
— Чхи-хи-хи! — тряслись осинки, и с них сыпались листья.
А старый кедр, лысый и бородатый, поднимался на кривых корнях и чихал так, что пеньки летели вверх тормашками, а цветы зарывались в землю.
Чихали все — большие деревья и маленькие травинки, и не могли понять, почему.
Трухлявый пень, который только и умел жаловаться на свои болезни, теперь совсем расстонался. Он замотал себя компрессами из берёсты, налепил горчичников из сушёных крапивных листьев.
— У меня жар! — плакал он, и вместо слёз из него выкатывались светлячки. — У меня темпчхиратура!
Трухлявый пень давно надоел всем своими стонами. Его не любили. Однажды вдруг он начал жаловаться на то, что в лесу нечем дышать.
В лесу было светло, и воздух был вкусный-вкусный. Пахло сосновой смолой и хвоей, спелой смородиной и земляникой. Каждое деревцо и травинка отдавали лесу свои запахи.
А трухлявому пню это не нравилось.
— У меня голова трещит от ваших запахов, — кричал он цветам и деревьям. — Перестаньте пахнуть! — Он ворчал и плакал: — Я больной и старый, пожалейте меня.
Добрые цветы и деревья пожалели его и перестали пахнуть.
В лесу стало пусто и скучно. Улетели птицы. Спрятался ветерок-лесовей. Звонкие дождики больше не заглядывали сюда, и солнце не пило росу по утрам.
А деревья, цветы и травы стали чихать и кашлять.
— В больницу хотим, в больницу, — лопотали трусливые осинки..
— Пусть нас накормят манной чхашей и порошками, — гудела толстая кривая берёза.
Старый кедр рассердился и помёл землю бородой.
— Не мешайте мне, — сказал он. — Я буду думать и вспоминать.
Он прожил тысячу лет и знал всё на свете. Поскрипел он лысым затылком, покачал усами и сказал:
— Это грипп. Мы все заболели гриппом.
Сосны вытянулись от удивления, а трухлявый пень заныл:
— Я говорил! Я чхиворил! Теперь нам кха-кха-кхонец!
А толстая кривая берёза качнулась и ударила по лбу сосну. У обеих всплыли сизые шишки.
— Ты чего дерёшься?
— Нет, это ты чхерёшься!
— Стойте! — гаркнул старый кедр. Он скрипел от возмущения. — Стойте! Я вспомнил. Болезни приходят, когда уходит радость. Мы радовались, отдавая лесу свои запахи.
— Верно! — залопотали осинки.
— Ничего подобного! — заверещал трухлявый пень, но его уже никто не слушал.
— Долой грипп! — пели сосны.
А старый кедр приподнялся на кривых корнях и взмахнул широкими лапами..
— Приготовиться всем! — гаркнул он. — Три, четыре…
И деревья вздохнули, вытянулись цветы и травы, и все разом: — А-пчхи!
С трухлявого пня слетели компрессы и горчичники.