— Нет, конечно, нет. Просто из-за обострившейся политической обстановки, было принято решение разделить власть Епископатов и Магистратов. Ну, чтобы они вконец не перегрызлись, — прошептал Олаф над самым его ухом, чтобы Сисси не слышала и уже громче добавил: — Священнослужители останутся на старом месте, а мы передвинемся сюда, поближе к границе.
— А не расценит ли Норикия такое перемещение, как скрытую угрозу? — удивленно переспросил Николас, памятуя о натянутых отношениях между двумя странами.
— Так это и есть скрытая угроза для Норикии, — рассмеялся ему в ответ Олаф. — А ты умен. Какой, говоришь, у тебя в армии чин был?
— Младшего лейтенанта, правда, я при штабе служил. В основном письмоводительством занимался. Но при осаде Смирны людей не хватало, и в бой отправляли всех подряд, так что… — Николас на ходу старался придумать что-нибудь похожее на правду.
— А, тогда понятно, — кивнул ему Защитник Паствы.
Сисси заметно скучала, слушая их разговоры. В конце концов, она оставила их одних, заметив какое-то красивое платье выставленное возле лавки портного. Николас с Олафом вышли на открытую площадь, посреди которой находилось колоссальное по своим размерам пепелище. Кое-где виднелись остатки кирпичной кладки.
— Что это? — напряженно спросил Николас. Он будто наяву чувствовал, как это место кричало от дикой нестерпимой боли.
— Здесь была Великая Библиотека Эскендерии, — мрачно ответил Олаф. — Самое большое книгохранилище во всем Мидгарде. Имперцы первым делом сожгли его, когда ворвались в город. Говорят, пламя здесь поднималось до самого неба, несмотря на то, что здание снаружи было полностью из камня сложено… Кощунство. Ведь сколько книг здесь было: древние своды законов, летописи давних времен, описание дальних земель… Мудрость всего мира, собранная под одной крышей. Дикость, как можно было палить такую сокровищницу?
Охотник с досадой закусил нижнюю губу. И где теперь искать эту таинственную книгу? Он покосился на Олафа. Тот сосредоточенно ковырял носком щель в каменной мостовой.
— Разве ты не должен свято верить в непогрешимость своего Магистрата? — очень осторожно спросил Николас.
— Непогрешимость — слишком громкое слово, — грустно вздохнув, ответил Олаф. — Не пойми меня превратно, я верю в Единого и никогда не преступлю законы Империи, но Защитники Паствы… Они всего лишь люди. А люди не безгрешны. Уж тем более те, в чьих руках сосредоточена власть.
— Но ты ведь тоже один из них, — удивленно заметил Николас.
Олаф пристально посмотрел на него. Николас снова почувствовал вторжение и на этот раз с легкостью показал Защитнику то, что тот жаждал увидеть. Лицо Олафа тут же смягчилось и он продолжил:
— Заешь, кто становится Защитником Паствы?
Охотник отрицательно покачал головой, хотя прекрасно знал ответ.
— Телепаты, люди, которые могут читать мысли других. Такие же колдуны, как и те, против которых мы ведем священную войну. Вся наша верность народу Империи — сплошной обман и лицемерие. Мы служим только своей корысти. Захватываем все новые и новые земли. Обращаем неверных. Крадем детей из родительских домов… Знаешь, я родился далеко за пределами Империи в маленьком лапском городке Виборге в семье бедных фермеров. Там все было совсем по-другому. Епископаты не властвовали над свободными городами, богатые родители не лезли из кожи вон, чтобы отправить свое ненаглядное чадо в Академию… Мне просто не повезло, я родился с «истинным» даром. Поэтому меня без труда обнаружил отряд «Собирателей». Они-то и увезли меня из родительского дома в Константию.
— Зачем ты мне все это рассказываешь? Ты ведь меня почти не знаешь, — перебил его Николас. Непрошеная откровенность Защитника вызывала в Охотнике непривычное чувство вины.
— Сам не знаю, — горько усмехнулся Олаф. — В Академии у меня никогда не было друзей, тех, с кем бы я мог вот так просто разговаривать. Практически все с моего курса были из богатых имперских семей. Меня доводило до бешенства их высокомерие. Их способности в десятки раз меньше моих и все равно они были выше и достойнее, потому что родились на «благословенной» земле. А те, кого я встречал за пределами стен Академии, сторонились меня из-за этой формы.
— А как же Сисси? — продолжал недоумевать Охотник.
— Сисси? Да ты что! Она слишком наивная… А ты другой… Ты не похож на тех, кого я встречал раньше. Мне кажется, что ты меня понимаешь. Что в глубине души тоже томишься от одиночества и тоски, — Олаф выжидательно посмотрел на него. От продолжения неловкого разговора его спасла Сисси.
— Эй, что за мрачный вид? — весело спросила она, предлагая им угоститься еще теплыми жареными каштанами, а потом, глядя на огромное пепелище, добавила: — Какое убожество, пойдем скорее из этого ужасного места.
Они зашагали прочь, не замечая, как цепкий взгляд не по-человечески ярких глаз провожал их до самого выхода с площади. Вскоре пришло время возвращаться — вечером им предстояло давать очередное представление.