Пока я пишу эти слова, я вспоминаю тысячу прекрасных моментов: мы с Полом стоим в лесу, смотрим на кроны из зелёных листьев так далеко над головами. Целуемся в его комнате в общежитии, я слышу, как его дыхание учащается, когда он обнимает меня крепче. Он дарит мне букет розовых роз на День Святого Валентина, и я должна была подумать, что это избито, но вместо этого я превратилась в легкомысленную лужу. Я рисую его в тот вечер, совершенно ошарашенная его присутствием.
Готовим лазанью в вечер перед Днём Благодарения.
Разговариваем о моих картинах, и о том, что он считает, что они всегда говорят правду.
Как я узнаю о том, что он рисковал всем, чтобы защитить меня и спасти моего отца.
Здесь, сейчас, в эту минуту, я понимаю, как много общего только между нами.
Как бы сильно я не любила лейтенанта Маркова, мои чувства к Полу сильнее. Любовь, которую я хотела похоронить, снова оживает внутри меня.
Дрожа, я пишу последний абзац своего письма Великой Княжне Маргарите.
Вы подарили мне так много, больше, даже больше, чем я у вас украла. Мне не только нужно просить прощения за то, что я сделала с вашей жизнью, мне ещё нужно поблагодарить вас за самые прекрасные дни моей жизни.
За величайшую любовь, которую я чувствовала когда-либо, и даже за то, что вы ещё раз подарили мне эту любовь.
Я складываю письмо, и оно скользит в её альбом с рисунками. Она найдёт его, когда придёт время. Мои извинения, должно быть, для неё ничего не значат, но она определённо успокоится, узнав, что не сошла с ума. Сумрачные миры и всё, через что она прошла в декабре — всё это было по-настоящему. Это лучшее, что я могу сделать.
Я сворачиваюсь в постели клубком и выключаю свет. Даже несмотря на то, что внутри меня кипят эмоции, я достаточно устала для того, чтобы уснуть за секунду.
Но потом я чувствую что-то странное в животе. Оно появляется и исчезает за секунду, событие, которое легко забыть.
Я снова это чувствую, на этот раз ощущение более странное. Честно, это похоже на золотую рыбку, которая плавает внутри меня…
… и когда я осознаю правду, мои глаза широко открываются.
На следующее утро, после того как меня перестало тошнить, я отправляю записку управляющему отеля, говоря им что мне нужно вызвать Теодора Виллема Бека. Нет, его будет непросто найти, но чёрт побери, в этом измерении я — Великая Княжна Всея Руси. Что за смысл быть принцессой, если нельзя требовать невозможного время от времени?
Может быть, не такого уж невозможного. Или в отеле была информация о Тео или в Парижском Ритце очень самоотверженные сотрудники, но они довольно скоро сообщают, что он будет здесь к обеду.
Но до этого всё равно ещё несколько часов. Может быть я успею нарисовать портрет моей семьи дома в альбоме Великой Княжны и её пастелью. Она, наверное, захочет увидеть, как выглядит живая мама в моём измерении. Семейные позы требуют осторожности, если кто-нибудь когда-нибудь увидит это, то лучше бы чтобы царица и царский учитель не обнимались. Поэтому я сажаю нас на диван, мама и папа по краям, я рядом с мамой, Джози — с папой.
Прорабатывая подбородок Джози, я слышу стук в дверь. Должно быть, это Тео, хотя я немного удивлена, что служащие просто отправили его в Императорские покои.
— Войдите! — кричу я, вспоминая запись в ежедневнике, что-то насчёт новостей от кузины Карин…
Но мой посетитель — это совсем не тот, кого можно было ожидать.
У меня снова кружится голова, но на этот раз только от удивления, и может быть от радости.
— Владимир?
— Маргарита! — он пересекает комнату и подхватывает меня в объятия, его верблюжьего цвета пальто всё ещё холодное после улицы. — Ох, посмотри на себя. Ты хорошо себя чувствуешь?
— Мне лучше, гораздо лучше, честное слово, — почему я думала, что Владимир бросил свою сестру? Вместо этого он пересёк почти всю Европу, чтобы увидеть меня. Я отстраняюсь, чтобы снова на него посмотреть. В каком-то смысле это странно, видеть лицо мужчины, которое так напоминает мне мамино и моё. Но это Владимир, те же вьющиеся волосы, те же усы, та же открытая улыбка. Я скучала по нему больше, чем понимала сама.
— Лучше? — говорит он, но потом понижает голос. — Но ты всё ещё…
Его глаза указывают на мой живот.
Владимир знает. Он всё время знал. Конечно, он всё равно любил её, конечно, но всё равно на её стороне. Почему я сомневалась в нём? Я снова испытываю облегчение, даже более сильное.
— Да.
— Тогда будем придерживаться плана, — Владимир отводит волосы с моего лба. — Я говорил с Карин. Она всё скроет, тебе не нужно в ней сомневаться, она за свои шестьдесят лет сохранила много тайн. У неё дом в датской деревне, и у неё всего несколько верных слуг. Я объясню Отцу, что ты всё ещё плохо себя чувствуешь, но скажу, что он был прав, считая, что терапия бесполезна. Когда я объясню ему, что тебе нужно провести несколько месяцев в деревне, на свежем воздухе, с семьей, он примет это.
Несколько месяцев. До конца сентября.
— А потом? Что будет потом?
Может быть, другая Маргарет уже понимает это. У меня нет причин спрашивать. Но мне нужно знать, что будет с ребёнком, которого я помогла создать.