Десять веков белорусской истории (862-1918): События. Даты, Иллюстрации.

Свое отношение к тогдашней вере большинства наших предков российский император продемонстрировал не где-либо, а в кафедральном Софийском соборе. Однажды пьяный Петр с Меньшиковым и несколькими офицерами вошел в главный полоцкий храм. Простых верующихуниатов в Софии в эту пору не было, молились лишь шестеро священников и монахов. Царь громогласно потребовал устроить ему экскурсию по святой Софии. Викарий Константин Зайковский вынужден был прервать молитву и подчиниться. В каждом алтаре царь останавливался, и священник знакомил его с происхождением икон. Викарию хватило мужества рассказать о жизни и мученической смерти Иосафата Кунцевича. «Кто же отправил его на тот свет?» — с бешеным огнем в глазах осведомился император. Викарий отвел взгляд и твердо ответил: «Святого отца Иосафата лишили жизни витебские схизматики».

Царь ударил немолодого священника пудовым кулаком. Зайковский упал, и Петр принялся бить лежащего тростью, а затем рубить саблей. Меньшиков выхватил палаш и одним ударом убил проповедника Феофана Кальбечинского — тот как раз принимал причастие. Беря пример с разъяренного хозяина, офицеры уже рубили регента соборного хора Якуба Кнышевича, отцов Язэпа Анкудовича и Мелета Кондратовича. Святые смотрели с икон, как по храму плывет кровавый ручей.

Старого архимандрита Якуба Кизиковского царевы слуги забрали в свой лагерь и всю ночь пытали, требуя выдать, где спрятана соборная казна. Утром его повесили. В петле скончался и викарий Зайковский. Спастись от коронованного палача удалось лишь Язэпу Анкудовичу — его посчитали убитым. Тела пятерых жертв по приказу российского царя сожгли, а пепел развеяли над Двиной, чтобы их могилы не стали местом паломничества. Дикое убийство в Полоцке показало российского императора Европе в облике восточного тирана, которым он по сути и был.

Избитых и израненных саблями монахов, бросившихся в день преступления спасать викария и архимандрита, царь отправил в заточение, а Софию и базилианские монастыри отдал на разграбление солдатам. Те вынесли из храма все ценности и три тысячи злотых, а начальнику полоцкого гарнизона поступил приказ не рассматривать жалобы «богомерзких» униатов. Выступив перед собранной в Полоцке белорусской шляхтой, царь предупредил: пускай униаты и впредь не ждут пощады. Тут царское слово не расходилось с делом. Зимой 1707 года русская кавалерия обчистила в Менске женский униатский монастырь Святой Троицы (он дал название сегодняшнему Троицкому предместью). В поисках золота злодеи сломали в монастырском соборе алтарь и взорвали пол. Затем пришла очередь Святодуховской церкви на Высоком рынке (теперь площадь Свободы) и других храмов и монастырей. По следам этих грабителей шли царские казаки и калмыки. Добычи оказалось мало, поэтому казаки ломились и в церкви единоверцев. Менское православное братство призвало горожан к оружию, и на Немиге захватчики получили отпор.

От таких «союзников» Беларусь за годы Северной войны хлебнула горя не меньше, чем от шведов. Предки наши оказались между двух огней. Неудивительно, что витебляне признали нового короля и великого князя Станислава Лещинского и тайно послали шведскому королю семь тысяч талеров. Узнав об «измене», Петр отдал приказ поджечь «место Витебское» с четырех сторон.

Царь покарал и саму святую Софию. Сразу же после убийства священников храм опечатали и устроили там склад. В соборе держали амуницию, а порой и лошадей. Полоцкий греко-католический игумен Лаврен писал в Рим папе: «Не только монастырь доселе занят московитами, но даже сама кафедральная церковь, оскверненная зверским убийством монахов, лишена возможности отправлять святые молитвы и давать святое причастие униатам, ибо после изгнания оттуда монахов из нее выбросили все церковные вещи». В подземельях собора размещалось пороховое хранилище. Достаточно было искры, чтобы наша святыня взлетела в воздух. И такая искра вспыхнула накануне — странное совпадение! — отхода из Полоцка русских войск. Взрыв уничтожил стену, левый боковой алтарь, повредил колонны и своды.

Закопченные развалины тридцать лет стояли на Верхнем замке, рождая в сердцах полочан и тех, кто плыл по Двине, глубокую печаль, напоминая о тяжелых временах белорусской земли, потерявшей в Северной войне почти треть своего населения — 800 тысяч человек.

Кричевский крестьянский бунт