Десять величайших романов человечества

Чуть ли не с юности у Толстого возникло желание оставить суетный мир и уединиться в таком месте, где он мог бы в одиночестве заняться самоусовершенствованием; и как многие другие писатели, он вложил эту мечту в образы своих героев – Пьера в «Войне и мире» и Левина в «Анне Карениной», – в них много от него самого. А теперь жизненные обстоятельства сложились так, что это желание стало навязчивой идеей. Его жена, его дети причиняли ему боль. Мучило и неодобрение сторонников, считавших, что он должен воплотить свои принципы в жизнь. Многим причиняло боль то, что сам он не следует тому, что проповедует. Ежедневно он получал приносящие боль письма с обвинениями в лицемерии. Один рьяный ученик умолял его в письме раздать имущество родственникам и беднякам, остаться безо всего и бродить по свету как нищий. Толстой написал ему в ответ: «Ваше письмо глубоко тронуло меня. То, что вы советуете, – моя заветная мечта, но до сих пор у меня не было возможности ее осуществить. Тому много причин… но главная – мои действия не должны причинить боль другим». Люди часто загоняют в подсознание истинные мотивы своих поступков, и, исходя из этого, я думаю, что настоящая причина, почему Толстой не поступал так, как требовали ученики и его совесть, – в том, что он не слишком этого хотел. В писательской психологии есть одна отличительная черта, не помню, чтобы о ней кто-то упоминал, хотя она очевидна для всех, кто изучал биографии писателей. Каждое произведение творческого человека есть до какой-то степени сублимация его инстинктов, желаний, мечты – назовите это как угодно, – которые он по некой причине подавил, но, придав им литературную форму, освободился, выпустив их на свободу. Назвать это полным удовлетворением нельзя: у писателя остается чувство неполноценности сделанного. В этом источник прославления писателем человека действия и завистливого восхищения, какое он питает к нему. Вполне возможно, что для Толстого занятие физическим трудом было заменой отторгнутых инстинктов. Возможно также, что он нашел бы в себе силы делать то, что искренне считал правильным, но сочинительство сводило на нет его решимость.

Конечно, он был прирожденный писатель, и его природное чутье помогало ему излагать содержание наиболее эффектным, драматическим и интересным образом. Я предполагаю, что в своих нравоучительных сочинениях, стремясь сделать их суть более выразительной, он давал волю перу и излагал свои теории гораздо бескомпромисснее, чем если бы, задумавшись, осознал, к каким последствиям это приведет. Однажды он признал, что компромисс, недопустимый в теории, в практике неизбежен. Затем он, конечно, отказался от своих слов: ведь если компромисс в практике неизбежен, значит, что-то не в порядке с теорией. К несчастью для Толстого, его друзья, последователи, все те, кто толпами наезжали в Ясную Поляну, не могли примириться, что их идол унизится до компромисса. Есть нечто жестокое в той настойчивости, с какой они заставляли старика принести себя в жертву их понятию о драматическом соблюдении норм поведения. Он оказался узником собственной идеи. Его сочинения, оказанное ими на многих влияние, иногда – с катастрофическими последствиями, поклонение, уважение, любовь, питаемые к нему, ставили Толстого в положение, из которого был только один выход, но он не мог на это пойти.

И когда наконец Толстой покинул дом, отправившись в знаменитое, но гибельное путешествие, закончившееся его смертью, это произошло не потому, что он решился на шаг, который требовали от него совесть и друзья, – он просто бежал от жены. Непосредственная причина его ухода была случайна. Он пошел спать, но вскоре услышал, как в кабинете Соня роется в его бумагах. Тайное завещание не давало ему покоя, и он, возможно, подумал, что жена каким-то образом узнала о нем и теперь его ищет. Когда Соня покинула кабинет, он встал, собрал рукописи, взял немного из одежды, разбудил доктора, который последнее время жил в доме, и сказал, что уезжает. Разбудили Александру, подняли с постели кучера, запрягли лошадей, и Толстой поехал в сопровождении доктора на станцию. Было пять часов утра. Поезд был переполнен, и Толстому пришлось стоять на открытой площадке в конце вагона под дождем и холодным ветром. Первая остановка была в Шамардине, где в монастыре жила его сестра-монахиня; там к нему присоединилась Александра. Она сообщила последние новости: узнав о бегстве мужа, графиня пыталась покончить с собой. Это была не первая ее попытка самоубийства, но так как она не скрывала своих намерений, возможная трагедия оборачивалась суетой и беспокойными хлопотами. Александра настаивала на продолжении пути: ведь мать могла разведать, где он, и последовать за ним. Билеты взяли до Ростова-на-Дону. В пути Толстой сильно простудился; он чувствовал себя так плохо, что доктор постановил сойти на ближайшей станции. Место, где они остановились, называлось Астапово. Начальник станции, узнав, кто больной, предоставил в его распоряжение свой дом.