Десять величайших романов человечества

Шел 1725 год. Филдинг имел привлекательную внешность, рост более шести футов, он был сильным и подвижным, с глубоко посаженными темными глазами, римским носом, иронически вздернутой короткой верхней губой и упрямо выступающим вперед подбородком. Крепкий и активный, он не знал удержу в наслаждениях, а его конституция позволяла ему предаваться излишествам. Как бы то ни было, следующие два или три года он провел в Лондоне, участвуя в городских развлечениях с таким азартом, какой только может себе позволить молодой человек из хорошей семьи с привлекательной наружностью и очаровательными манерами. В 1728 году Филдинг написал пьесу под названием «Любовь в семи сценках». Ее хорошо приняли. Можно представить, какие аргументы привел отец, чтобы убедить сына в том, что зарабатывать на жизнь надо не таким сомнительным образом, как сочинительство пьес, после чего тот поступил в Лейденский университет на юридический факультет. Но тут отец женился второй раз и то ли не захотел, то ли не смог продолжать платить за обучение, как обещал. Филдинг был вынужден вернуться в Англию. Он находился в таких стесненных обстоятельствах, что, как он беспечно признавал, у него не было выбора: надо было или наняться кучером, или пойти в сочинители.

Остин Добсон, написавший его биографию для справочника «Английские писатели», утверждает: «личные склонности и стечение обстоятельств – все вело его к сцене». У него был веселый нрав, чувство юмора, остроумные наблюдения из современной жизни, так нужные драматургу, а еще изобретательность и чувство формы. «Склонности», о которых говорит Остин Добсон, скорее всего означают экстравагантное поведение, отличавшее драматурга, и то, что он смотрел на сочинение пьес как на легкий способ заработать деньги; а «стечение обстоятельств» – деликатный намек на его красоту, жизнерадостность и на то, что он покорил воображение одной известной актрисы. Между 1730 и 1736 годами он писал ежегодно по две-три пьесы – фарсы или комедии. Последние две обличали политическую коррупцию того времени, и критика оказалась настолько острой, что послужила причиной принятия правительством лицензионного закона, обязывавшего хозяина театра получать у лорда-гофмейстера разрешение на постановку пьесы. Закон до сих пор действует на нервы английским драматургам. После этого Филдинг редко писал для театра и делал это только в том случае, если сильно нуждался.

Не стану притворяться, что внимательно читал его пьесы, но все же бегло их пролистал – диалог естественный и живой. Больше всего меня рассмешило описание одного персонажа; согласно правилам того времени, он дает его в списке действующих лиц в пьесе «Великий Мальчик-с-пальчик»: «женщина совершенно безупречная, если не считать того, что она изредка прикладывается к бутылке».

Обычно к пьесам Филдинга относятся снисходительно, и действительно, в них нет тех литературных достоинств, какие хотел бы видеть критик, читающий эти пьесы в своем кабинете двести лет спустя после написания. Но пьесы пишутся для того, чтобы их играли, а не читали; замечательно, конечно, если они обладают еще и литературным блеском, но не это делает их хорошими пьесами – напротив, может (часто так и бывает) даже помешать. Пьесы Филдинга утратили к нашему времени те замечательные качества, какие у них были, как бы то ни было, драма особенно зависит от реального времени, она почти так же недолговечна, как газета; но в свое время они, несомненно, были: ведь ни желание молодого человека писать пьесы, ни настойчивость ведущей актрисы не вынудят руководителей театра ставить пьесу за пьесой некоего автора, если она не доставляет удовольствие зрителям. Тут главный судья – публика. Если хозяин не подстроится под ее вкусы, он разорится. Достоинства пьес Филдинга хотя бы в том, что зрители на них ходили. Сам Филдинг не заблуждался относительно их ценности и заявил, что прекращает писать для сцены в то время, когда ему стоило как раз начать. Он писал ради денег и не очень-то заботился, что поймет или не поймет публика. «Когда он заключал договор на написание пьесы или фарса, – пишет Мерфи, – то, по словам многих еще живущих его друзей, возвращался из таверны довольно поздно и на следующее утро вручал актерам кусок текста, написанный на бумаге, в которую закручивал любимый табак».

Мерфи приводит еще один очаровательный анекдот, показывающий отношение Филдинга к публике. Во время репетиций комедии «День свадьбы» игравшему в ней Гаррику[16] не понравилась одна сцена, и он попросил Филдинга ее удалить. «Нет, черт подери, – ответил Филдинг, – если она плоха, пусть сами разберутся». Когда эта сцена игралась, зрительный зал громко выразил свое неодобрение; вернувшись в артистическое фойе, Гаррик застал там драматурга, который «потворствовал своему авторскому самолюбию, утешаясь шампанским. Он был основательно пьян и, подмигнув актеру, спросил, выпустив изо рта кольцо дыма: «Что там стряслось, Гаррик? Чего это они шикают?»