Десять вещей, которые я теперь знаю о любви

Наблюдаю за тем, как он вешает куртку на спинку стула, достает из кармана мобильный, ключи и кошелек, выкладывает их на стол. Я залпом допиваю коктейль. Кэл усаживается напротив и смотрит на меня. Нет, я не заговорю первой.

— Выглядишь прекрасно, — произносит он.

Я почесываю подбородок, опускаю глаза. Надо было надеть джинсы. На нем джинсы и клетчатая рубашка, которую я купила ему сто лет назад, хотя, подозреваю, он даже не вспомнил об этом, когда ее выбирал.

— Как ты?

Пожимаю плечами.

— Разбираешься с домом?

Киваю.

— Тебе, наверно, нелегко.

Его мобильный жужжит в режиме вибрации. Кэл бросает на него взгляд, но не отвечает на звонок.

— Я все равно никогда не чувствовала себя там как дома.

— И все-таки.

— А как твоя квартира? Ты не переехал?

Он бросает на меня взгляд, и я на секунду задумываюсь, не видел ли он, как я сидела в парке, наблюдая. Я же провела там всего минуты четыре, ну, может, пять.

Но он улыбается и отвечает:

— Нет, все по-старому. Собака Джули в прошлом месяце умерла, так что теперь спокойней стало.

Джули — соседка. Когда она уходила из дому, ее собака постоянно выла.

— Бедная Джули.

— Нет худа без добра.

Зачем я только пришла сюда?

Официант приносит бутылку. Кэл обменивается с ним шутками про виноградники и сорта почвы, потом катает вино по бокалу, делает глоток и довольно кивает. Официант наполняет мой бокал.

— Вы готовы сделать заказ? — спрашивает официант.

Так я и думала: пицца «Фиорентина», спагетти вонголе, салат, чесночный хлеб.

Смотрю, как Кэл пьет. Это всегда выводило меня из себя. Выпивка — пожалуйста. Секс до брака — пожалуйста. Бекон на завтрак — пожалуйста. Лишь бы никто не узнал — никто из тех, чье мнение и правда важно.

— Ну что, выкладывай мне все, — говорит он.

Я люблю тебя. Ненавижу. Скучаю по тебе. Я уже не знаю, кто я.

— Ездила в Россию, а потом оттуда — в Монголию.

Он кривит губы:

— Как поезд?

Мы говорили о том, чтобы отправиться в путешествие вместе.

Я сглатываю:

— Хороший. Длинный.

Подношу бокал к губам и отпиваю слишком быстро — вино стекает по подбородку мне на платье. Пытаюсь оттереть пятно платком. Кэл протягивает мне соль, и я сыплю ее на платье. Прижимаю платок к губам, стараясь не заплакать.

— Химчистка с этим справится, — успокаивает меня Кэл.

— Это мамино платье.

Мой голос дрожит.

— Алиса… — Кэл берет меня за руку, и я не возражаю. — Я скучаю по тебе, Алиса.

Разглядываю наши ладони на столе. Его кожа такая прохладная, сухая, родная.

— Да, мы обо всем уже поговорили. Знаю, тебе было нелегко. И я помню, что ты тогда сказала.

— Я это серьезно.

— Знаю.

Мне хочется, чтобы он сказал, что передумал. Но он молчит.

— У тебя кто-то есть?

Кэл выпускает мою руку, откидывается на спинку стула, берет вилку и крутит ее:

— Не так чтобы…

Я смеюсь, а он бросает на меня оскорбленный взгляд.

— А у тебя? — спрашивает он.

Я переспала с одним мужчиной в Иркутске, в гостиничном номере с покосившимися зеркалами и серым плюшевым покрывалом на кровати. Потом я закурила, а он сказал, что у него астма и это номер для некурящих. Тогда я завернулась в покрывало, вышла на балкон и докурила сигарету там. Внизу тянулось унылое шоссе, до отказа забитое машинами. Их шум напомнил мне о Лондоне.

Наконец приносят мои спагетти. Внутри створок раковин моллюски кажутся крошечными и сморщенными.

— Как с работой? — спрашиваю.

Кэл кивает:

— Хорошо. — Он отрезает кусок пиццы, подносит его ко рту, и моцарелла тянется следом тонкими нитями. — Просто отлично. Я все там же, в больнице Святого Томаса. Недавно опубликовал несколько работ.

Я всегда пыталась представить, какой он на работе. Мне кажется, там он куда решительнее и аккуратнее, чем дома.

Кэл предлагает мне кусочек пиццы. Я запрещаю себе говорить «да».

— Как там наши «условия и требования»? — спрашивает он.

Я невольно улыбаюсь:

— Как обычно. Тилли по-прежнему встречается с Тоби. Си по-прежнему помешана на контроле.

— Ты к ней жестока.

— Она ко мне тоже.

— А дома ты надолго?

— Не уверена, что я дома.

— Тогда в Лондоне надолго?

Пожимаю плечами:

— Не знаю.

— Алиса, ты выглядишь несчастной.

— У меня отец умер. Помнишь? — Я беру ракушку. С одного конца она заостренная, коричневая, с другого — гладкая, фиолетовая. Перегибаю ее пополам, и створки расходятся в стороны. — Полечу в Дели, наверно. На следующей неделе. С домом Тилли и Си разберутся дальше сами. Там уже почти все готово.

— Я мог бы поехать с тобой.

— У тебя работа.

— Возьму отпуск. Может, попробуем снова, Алиса?

— Мы и разговор-то еле поддерживаем. К тому же у тебя кто-то есть.

— Да это ничего…

— А на ней тебе можно жениться?

— Я не хочу жениться, Алиса. Мне казалось, и ты тоже.

— Не хочу.

— Тогда я не понимаю, в чем проблема.

Чувствую, как слезы наворачиваются на глаза.

Сжимаю губы.

— Ты знаешь, в чем проблема, — шепчу я.

— Но нам ведь было хорошо вместе, разве нет?

Кэл наклоняется через стол и накрывает мою ладонь своей. Я не отстраняюсь.

— Мне нельзя было подойти к телефону у нас в квартире, — говорю я.

Он вздыхает:

— Сейчас все равно у всех мобильные.