Десять жизней Мариам

Вскоре в желудке у меня стало совсем пусто, а потом он привык, и через несколько недель ход корабля не причинял мне особых проблем. Один розоволицый, молодой, пытался говорить со мной на смеси разных языков, включая и мой, и объяснить, что я теперь такой же моряк, привычный к волнам, как и он сам. Сказал, что теперь у меня «морские ноги» и качка мне не страшна.

Я потеряла счет восходам и закатам, мало думала о том, как луна превратилась из щепочки в шар, сияющий в кромешно-черном небе желтоватой белизной раковины каури. Джери выбранила меня за то, что я забыла произнести благодарственные молитвы богине неба. Ее обеспокоило такое неблагочестие и невежество, и она меня отругала. Но почему я должна молиться? Будь богиня действительно могущественной, она бы знала, как мы нуждаемся в избавлении. Но никто не пришел нам на помощь. Вот и я ей больше ничего не должна. А сестра все кашляла и кашляла. Во мраке крохотной ниши, которую мы считали своей, я видела, как лицо Джери искажалось от боли.

– Маленькая Птичка, не смейся над богами, а лучше поблагодари их за дары.

Нотация сестры закончилась мучительным приступом кашля и протяжным стоном. Желудок у меня сжался от страха. Голос ее, когда-то ровный, с теплыми, веселыми интонациями, теперь огрубел и охрип из-за постоянного кашля и рвоты. Мы обе мучились какой-то легочной хворью и тем, что моряки называли «кровавым поносом», но если я вроде бы выздоравливала, то Джери – нет.

Начиная говорить, она кашляла каждые несколько слов. А несло ее так сильно и часто, что в кишечнике не осталось ничего, кроме черной воды, и ее живот, раздутый, как будто ей предстояло родить, был пуст. Последние дни она отдавала свою порцию еды мне, потому что в ней пища все равно не задерживалась. Джери была на пять лет старше меня, но теперь я была сильнее ее.

– Молчи, сестра, – сказала я, похлопывая ее по руке и обтирая лицо крошечным уголком рубашки, самым чистым кусочком, который смогла найти. Я обняла Джери: сидеть сама она уже не могла. – Просто лежи.

Ее голова упала мне на плечо. Корабль с белыми парусами мотало туда-сюда – к качке я уже привыкла, но ненавидела ее по-прежнему. Джери что-то пробормотала.

– Что ты сказала?

– Не думаю… – Она кашлянула так, будто хотела выплюнуть легкие, затем прочистила горло. – Не думаю, что я… Продолжай учиться. Помнишь? «А это что за слово?»

Я поморщилась в темноте, расслышав в голосе сестры смешок. Ее дрожащие кости упирались мне в бок. Она так исхудала, что каждый ее вдох казался мне собственным.

– Ты о чем?

– Слушай.

Я понимала, о чем она говорит. Слово за словом она заставляла меня изучать языки находившихся рядом людей – не как на базарах в качестве развлечения, а серьезно и последовательно. Джери советовала мне внимательно прислушиваться к болтовне кучки мужчин йоруба в противоположном углу, женщины игбо и ее ребенка, сидевших рядом с нами, женщины фула, о которой другие шептались, что она ведьма, и португальских моряков, бегавших вверх и вниз по скрипучим деревянным трапам, то швыряя нам еду и воду, то вытаскивая нас на палубу.

– Что он говорит? – спросила Джери, имея в виду человека из племени акан, который звучно проклинал всех и вся, но особенно разбойников йоруба, которые его схватили, и португальцев, которые его купили и заперли на этом корабле.

На этот раз пришла моя очередь смеяться.

– Он говорит…

Голос мужчины теперь был самым громким, а йоруба выкрикивали оскорбления в ответ.

– Он говорит, что их матери, как собаки… а отцы выползли из реки.

Джери попыталась засмеяться, но вместо этого опять закашлялась.

– А теперь, сестрица, скажи-ка, сколько языков ты знаешь?

Я вздохнула. Живот у меня урчал от голода, но я научилась не обращать внимания.

– Эве, йоруба, фон, немного фула, немного арабский… Несколько слов на английском и португальском языках. Да, еще асанте. Восемь.

– Бассари забыла.

– Да, точно. Девять.

– Хорошо. Значит, у тебя в запасе достаточно слов, чтобы говорить на этих языках, найти себе занятие и пробиться…

Я решила, что из-за лихорадки у сестры помутилось сознание. Очень похоже. Джери снова и снова повторяла увещевания, свои и чужие слова, и рабов, и матросов. Учила меня, как следует себя вести, и без конца заставляла повторять сочиненные ею правила. Перечисляла мне травы и коренья, которые могли быть полезны при болезнях. То и дело говорила о «новом месте», у которого не было названия, но куда нас везли и где мне придется искать себе занятие и пробиваться.