Десятая заповедь

До этого момента в жизни Николая встречались разные люди. Одних из них можно было уважать, других — жалеть, а к третьим относиться с пренебрежением. Но до сих пор ему не встречался никто, кого можно было откровенно ненавидеть.

Как ни странно, но даже к тому, еще никому не известному, субъекту, который посмел поднять руку на его друга, ненависти он не испытывал. Ведь нельзя ненавидеть какого-то абстрактного человека. Такое чувство может возникнуть только по отношению к кому-то конкретному. Притом, в связи с, опять же, какими-то конкретными обстоятельствами. Как вот к полицай-Макару, например.

Хотя, если тщательно во всем разобраться, то ничего удивительного в его поведении и нет. Ну, каких таких умственных способностей можно ожидать от человека, в мозгах у которого только одна извилина? Да и та — след от фуражки. А если извилина у него только одна, то вряд ли такой человек способен на что-то разумное.

«Стоп! Остановись, Колька!» — отозвалось его уязвленное второе «Я». — С такой «философией» ты хама-милиционера если и не реабилитируешь полностью, то в достаточной мере обелишь. А ведь черного кобеля не отмоешь добела. Хоть со стиральным порошком его отмывай, хоть с хлоркой. А если еще и найдешь разумное объяснение истоков его хамства, то даже извинить его сможешь…»

«Ну, уж нет! Извинять его я не буду, — возразил он своему внутреннему голосу. — И не пожелаю. До самого министра дойду, а Макара из милиции выгоню! Чтобы честь офицерскую не марал. И зарплату да пенсию незаслуженную не получал. Ведь он не просто надо мной поиздевался. Он превосходство свое надо мною показать хотел. Превосходство, которое, по его мнению, ему мундир милицейский дает. А отбери у него этот мундир, то он, как тот голый король будет. Что-то и не то, и не се… Всем людям на смех.

Вот, таким образом размышляя о категориях вечных и ежедневных, и сравнивая их с серостью текущего момента, Николай мерял шагами камеру предварительного заключения, пытаясь хоть немного успокоиться и направить свои мысли на что-то более полезное. А так как мотивы убийства Василия у него никак не вырисовывались, то вспомнилась ему их совместная работа. И не решенные до сих пор проблемы. Те проблемы, которые теперь ему придется решать самому.

В их тандеме Василий был явно выраженным лидером. И хотя сам Николай таким лидером себя никогда не считал, но, быстрее всего, без него самого и тандема никакого не было бы. Он умел ставить проблемы, умел находить их даже там, где их, казалось, и быть-то не должно. Возможно, кто-то другой давно махнул бы рукой на вечные сомнения своего компаньона. Но именно Василий умел всегда терпеливо выслушать друга, умел увидеть рациональные зерна в его размышлениях и, что очень важно, всегда довольно быстро находил пути решения всех этих проблем. Николай даже иногда удивлялся, как просто это у него получается. Вот хотя бы и то, как он пацанов организовал.

Все началось с разговора у Ивана Ивановича. Разговора о том, что лес зарастает и что чистить его надобно, но некому… А уже через три дня бригада из пяти мальчишек чистила тот лес, аж шумел он за ними. Это Василий сына своей соседки, их работницы, к общественно-полезному труду приобщил. А то не раз жаловалась Никодимовна, что сын без отца растет и что поддается негативному влиянию улицы.

В первый же вечер, после разговора с Иваном Ивановичем, Василий пригласил Петра к себе во двор.

— Вот смотрю я на тебя, Петька, и удивляюсь, — начал топтать тропинку к сердцу мальчишки. — И вымахал ты, ничего себе, и восьмой класс уже кончик, а все пацан пацаном. Как пятиклассник какой-то.

— А, что, — набычился подросток. — И погулять нельзя? Я ведь матери помогаю. Дрова колю, грядки полю-поливаю, если накажет. В хате подметаю…

— Эх, ты! «Если накажет»… А чтобы сам? Если без «накажет»? Тогда что? Из рогатки по воробьям стрелять?…

— Ну-у, фонарей я, все-таки, не бью…

— Слава Богу, хоть злостным хулиганством не занимаешься. А воробьев стрелять, между прочим, это тоже хулиганство. Хотя и не такое злостное. Чем-то полезным тебе бы заняться. Смотри, и дело для души себе подобрал бы.

— А вы на работу меня возьмите! Вот и увидите, что я не только хулиганить могу!..

И столько надежды было в этих простых словах подростка, что Василий даже чуть вздрогнул от мысли о той социальной несправедливости, которая нынче властвует в обществе. Ведь ни работы для родителей путевой, ни кружков да секций спортивных для молодежи. Еще и перспективы на будущее совсем безрадостные. Но вида не подал. Решил, будто шутя, довести разговор до конца.

— Работу я тебе мог бы дать. Но осилишь ли? Не бросишь ли порученное тебе дело через час-два и не махнешь на речку купаться? Или еще куда-то, только бы от порученного тебе дела подальше?