Десятник особой сотни

Наконец-то обогнул скальный серпантин. Дорога стала поровней, тропа расширилась, правда и дождь прибавил обороты, падал на распаленное бегом лицо. Слизнув с губ капли, почувствовал солоноватый привкус пота. Уже вымотанный до предела, прилёг, облокотившись спиной на ствол сосны. Темень невообразимая. Видимость – ноль. Прикрыл глаза, показалось на секунду. Вырубился. Организм обманул. Уснул глубоким сном. Никакой дождь не мог помешать сну.

Подсознание толкнуло серые клетки. Открыл глаза, первоначально не понимая, где он, но быстро сориентировался. Всё тело ломило, будто его били всю ночь. Дождь давно кончился, но утро еще не наступило. На душе тревожно, с мыслями пришло и ощущение чего-то нехорошего. С трудом поднялся на ноги. Потяжелевший вдруг автомат, подхватив, повесил за ремень на плечо в походное положение.

«Двинули!»

Снова тропа. Движения, поначалу скованные после сна, стали сноровистыми, упругими. Видно расходился.

Его нагнали, когда уже рассвело. Нагнали, не заботясь о том, что он услышит погоню. Шумели не по-детски, изображая из себя загонщиков на охоте. Спешить было некуда, все равно не уйдешь. Используя отпущенные минуты, он подобрал лежку для последнего боя. Расположился. Дослал патрон в патронник «Стечкина». Проверил патроны в магазинах калаша, поставил флажок на одиночную стрельбу.

– Лихой!

Обернулся. За спиной в полный рост стояли свои, в форменной одежде, разгрузках, но без оружия. Серый, Костя Маленький, Кит, Емеля, Фима и Старый. Вся группа.

– Ребята, вы как здесь? Ведь вы же погибли?

Слегка нависнув над ним, заговорил Старый, именно он умудренный опытом и прошедший и Крым и Рым, учил молодняк искусству боя и выживания:

– Заканчивай, Лихой. Это теперь не твоя война, да и для нас она давно закончилась. Спасибо за кровника. Уходи.

– Куда мне идти?

– Вот он знает.

Раздвинув бойцов, перед глазами Лиходеева появился старик. Где-то он его уже видел. Где? Тренированная память отказывалась произвести подсказку.

– Поднимайся, сварожич! Нельзя так долго смертному быть в Нави. Иди за мной.

Сделав шаг, провалился в туман, оттуда сознание выбросило еще непонятно куда. Жарко! Жарко так, что хочется выбежать на крепкий мороз, хоть минутку постоять на ветру, охолониться. Больно! Ох, как же больно! А еще этот голос. Мать его так! Что же он так скрипит!

– Славна и Триславна будь Жива-Живица, богиня жизни и носительница Света Родового! Вижу, как сходишь в лучах Деда Дажбога, входишь в источники телес увечного и наполняешь здоровьем, силой и благом. Без тебя нет жизни в людине, а есть лишь Мать Мара, что вестует о конце жизни Явной. Ныне молю да славлю Свет Рода Всевышнего, который с тобой приходит и через ладони мои излучается. В том Свете вся жизнь существует и вне ее – ничто, то сам Род-Породитель в лике твоем сходит. Льется слава тебе стоголосая, Прародительница жизни, Матушка Жива! Слава Живее-Живеце!

Как же хорошо и покойно на душе. Боль-то совсем отпустила. Эй! Кто ты?

Безмолвие было ответом на не заданный в голос вопрос. Теперь уже не беспамятство, а сон подхватил его сознание и понес по волнам красок и чувств. А снилась ему красивая женщина. Она присела у ложа, на котором он лежал и гладила прохладной рукой по волосам.

– Отдыхай Лихой, сил набирайся…, – мелодичный голос, заставлял подчиниться, расслабиться и закрыть глаза.

Пришел тот день, когда Лиходеев открыл глаза и осознанно обвел глазами окружающую его обстановку.

Низкий накат потолка, явно без чердака. Справа от входной двери печной угол. На мощном деревянном основании – жаровня. Вплотную к ней, поставлен невысокий деревянный ящик, под ним – лесенка, ведущая в подклеть со ставнем. Над рундуком, широкая полка – «прилавок». Выше прилавка сушились какие-то тряпки, рукавицы, одежда. Там же, но на полу, заготовлена в большом количестве колотая лучина. Под потолком три слеги, одним концом врубленные в воронец, а вторым – в стену. На них хозяин густо развесил связанные пучки сухих трав. У окна стол с лавочками под ним. К углу, выходящему к центру избы, приставлен припечной столб, с вбитым в него светцом в котором нещадно чадила лучина. Никого живого поблизости не было.

«Оклемался? Я уж думал, кирдык тебе настал. Дед помог здорово. Ежели б не он, остался бы я сиротинушкой».

Лука, ты?

«А кто еще?».

Где я?

«Волох тебя притянул к себе. Долго лечил, вот смотрю выходил».

Какой волох?

«Знамо дело какой! Ваш. Не ромейский же?».

Сколько я уже здесь?

«Без малого, третья седмица на исходе».

Ё-ё-о-о!

Дверь скрипнула, впуская в жилье порцию морозного пара. Знакомый старый дед неспешно снял с плеч кожух, повесив его на приспособление рядом с полыхавшей жаровней.

– Эгре-е! – прочистил с мороза горло.

Приметив взгляд Лиходеева, направленный на него, улыбнулся в бороду

– Проснулся, болезный?

Так началось более близкое знакомство с ведуном Белозаром. Это старик под утро притянул раненого, почти утопленника в свое обиталище.