Десятое Блаженство (СИ)

— Дмитрий Павлович! — осторожно спросил я, воспользовавшись очередной краткой паузой в повествовании старого минералога. — Насколько я помню, первые синтетические монокристаллы рубина и сапфира Огюст Вернейль получил еще в тысяча девятьсот десятом. Да что рубин! Его методом, вроде, даже шпинель синтезировали — тоже, ведь, кубическая, и тоже твердый раствор. Значит, можно допустить, что…

— Нет, нельзя такого допустить! — отрезал Дэ Пэ. — Михаил, позвольте спросить, вы в какой области физики специализируетесь?

— Сверхпроводящие материалы, — схитрил я.

— Следовательно, редкоземельные керамики вам тоже знакомы? Оксид иттрия-бария-меди вам что-то говорит? — проявил неожиданную научную эрудицию собеседник.

Я даже на какой-то момент слегка «завис».

— Хм… Дмитрий Палыч… — подал голос Дворский. — Вообще-то, иттрий-бариевые купраты изобрел сам Михаил Петрович.

— Тем более Михаил должен знать, что оксиды металлов в пламени кислородно-водородной горелки возгоняются, причем, с разной скоростью: глинозём — быстрее, оксиды редких земель — медленнее! — строптиво забурчал старый профессор, но тут же ухмыльнулся, словно сдернув маску брюзги. — На самом деле, метод Вернейля — это первое, что испробовали Йодер и Кейт, но у них, естественно, ничего путного не вышло: кристаллы либо трескались, либо получались мутными. Этот метод подходит для синтеза однокомпонентных материалов, типа сапфира или рубина, но даже для шпинели пригоден с большо-ой натяжкой.

— А почему для шпинели — с натяжкой? — поинтересовался я.

— А потому что «Вернейлеву шпинель» получают, используя полуторакратный избыток глинозёма, — просветил меня Григорьев. — В результате растет кристалл твердого раствора шпинели в гамма-оксиде алюминия — он прозрачный и кубический, но это вовсе не природная шпинель, любой ювелир в пять минут отличит! Хотя бы по микроскопическим крупинкам не проплавленной шихты, ведь они неизбежно будут захватываться растущим кристаллом! Кроме того, синтетическую шпинель получили гораздо позже, аж в двадцать шестом году. Поймите, в начале ХХ века нигде в мире не было технологий синтеза, чтобы получить ивернит!

Наташа вздрогнула, легко краснея.

— Да, барышня, да, — криво усмехнулся Григорьев, — я назвал его так — в честь вашего деда. Да чего там… Изучая «серые камни», я уже замахнулся на то, чтобы составить еще один изоморфный ряд природных гранатов! Пироп — родолит — альмандин. Гроссуляр — топазолит — андрадит. Спессартин — эмильдин — ивернит… Но затем начались странности — алюминат иттрия, из которого состоял «ивернит», оказался аналитической чистоты: 99,9 процента, как из магазина химреактивов! Кроме того, я установил, что серый цвет и легкую опалесценцию кристаллам придают примеси эрбия и хрома — и тоже «три девятки»! А затем, изучая «ивернит» под микроскопом, я пришел к выводу, что структура кристаллов и характер микровключений, вроде пузырьков аргона, доказывают, что «серые камни» не сотворены природой, а синтезированы в лаборатории. Единственное, что выбивалось из ряда моих последовательных умозаключений, был результат радиоизотопного датирования «ивернита»…

— И вы затребовали во ВСЕГЕИ повторный анализ, — я подался к экрану. — А чем вам не угодила первоначальная проба?

Григорьев негодующе фыркнул.

— А тем, молодой человек, что проба показала возраст минерала в семьдесят миллионов лет! Спрашивается, кто в мезозойскую эру мог синтезировать кристаллы? Динозавры?! — горестно пожевав губами, он вздохнул. — Мой ассистент отправил остатки пробы на повторный анализ, через неделю пришел результат — такой же, как и в первый раз. А тем временем подвеску и лабораторный журнал выкрали, причем, вора или воров интересовала именно эта подвеска — в лаборатории имелись и другие вещи, гораздо более ценные: алмазы, изумруды, платиновые тигли, но их не тронули… — Дэ Пэ сник. — Эта история с «серыми камнями» стала для меня неразрешимой загадкой. Я ломаю над ней голову больше сорока лет… Вот уже и подвеска нашлась, и даже вернулась в руки той, кому она и должна принадлежать по праву, но загадка осталась — я так и не разобрался, что же это могло быть…

Инна заерзала, переглянулась с Ритой и Натой — обе кивнули ей в знак согласия. Тогда Дворская вскинула руку, и громкий, позванивающий от волнения голос разнесся по «штаб-салону»:

— Дмитрий Павлович, а мы, кажется, знаем, что это могло быть!

— Да-а? — кривовато усмехнулся профессор. — И что же это, по-вашему, было?

— Звездные корабли! — выдохнула Инна.

Дэ Пэ кисло поморщился, и спросил:

— Барышня, а вы что, тоже физик, как Михаил?

— Нет, я актриса, — с достоинством ответила молодая женщина, — и училась во ВГИКе.

— А вот я — геолог и инженер, — сварливо парировал Григорьев, — поэтому в чудеса и фантастику не верю! Можете хихикать, сколько вам будет угодно, но того, что вы предположили, действительно не может быть, потому что не может быть никогда!

И тут Кудряшов, ранее лишь молча созерцавший ристалище идей, раздумчиво проговорил: