Юле пришлась по душе не сыгранная ранее роль взрослой девушки, недоступной красавицы и умницы, одинаково хорошо разбирающейся в интегралах и мужчинах. А как робел Антон в ее присутствии! Причем, боялся он вовсе не отцовского гнева, а обиды той, что нанесла ему «сердечный укол».
— Юлька! — крикнула Людочка, встряхивая двумя роскошными «хвостами». — Ты домой?
— Ага!
— Чё вечером делаешь?
— Да не знаю еще…
— Если чё, приходи к нам! Дашка придет, Галка… А баба Валя обещала наливочкой угостить. Вишневой!
— Убойный довод! — рассмеялась Юля. — Ладно!
Вместе со всеми она выбежала на крыльцо, цокая невысокими каблучками, и остановилась. Ее ждал Антон.
Девичье сердце не замерло, как пишут в глупых романах, не забилось чаще, но в Юлиных глазах блеснуло удовольствие.
— Привет! — оживленно сказала она, делая вид, что не замечает, как шушукаются девчонки. — А ты чего здесь? Ждешь кого-то?
— Жду, — неожиданно спокойно ответил Алёхин. — Тебя. Проводить позволишь?
Гарина-младшая с удивлением посмотрела на него, как бы оценивая впервые. Не красавец, но симпатичный. Высокий, поджарый… Умный. И куда делась обычная безвольная растерянность, какая-то щенячья, радостная готовность потакать любой ее прихоти?
Сейчас во взгляде Антона смешалось, казалось бы, несоединимое — спокойная уверенность и смирение.
— Ну-у… — Юлины губы дрогнули, намечая приятные ямочки. — Пойдем.
Алёхин отзеркалил ее улыбку в кротком формате, и неторопливо зашагал рядом, приноравливаясь к девичьей походке. Юля сдерживалась, чтобы не шибко вертеть попой, отчего в ее поступи проявилась скованность.
— Что молчишь? — ворчливо осведомилась девушка.
— Наслаждаюсь! — признался Антон. — Когда я рядом с тобой, вот так, как сейчас, возникает иллюзия близости.
По идее, эти, излишне откровенные слова, должны были смутить спутницу или рассердить ее, но в Юле пробудилось беспокойство.
— Антон, что происходит? — спросила она тревожно. — Ты почему… такой?
— Какой? — мягко улыбнулся парень.
— Странный!
— Я тебя напугал? Прости, пожалуйста! Я… Знаешь, я сегодня всю ночь не спал… — Алёхин заспешил, предостерегающе вскинув руку: — Только не говори: «Ой-ё-ёй, несчастненький нашелся!» Я не страдал ни капельки! Просто думал… Вообще, знаешь, — оживился он, — любовь, даже безответная, делает человека счастливым! Плакать от любви не стыдно, да и слезы эти вовсе не горькие — они сладки…
— И о чем ты думал? — негромко спросила девушка, вычленяя главное.
— О тебе. О себе… Под утро я вышел на балкон. Светало… А я стою, и хихикаю, как дурак! Понимаешь, раньше я анализировал твое поведение, и то, как сам веду себя, а сегодня отбросил всю эту научную мишуру, и до меня сразу дошло! — он улыбнулся совсем, как папа, уголком губ, и тихо проговорил: — Я люблю тебя, Юля. Очень люблю! И хочу быть только с тобой. Всегда. Всю жизнь.
Девушка задохнулась. Зря она думала, что холодна и математична! Палящее волнение поднималось в ней, росло, находя выход в жарком румянце.
Они шагали не спеша, в ногу. Свернув с шумного проспекта, углублялись в парк, что шелестел рядом с улицей Колмогорова.
Юля ничего не решила. Разве могут двое влюбиться одновременно? Нет же. Просто один в паре любит другого или другую, а тот или та позволяет любить себя. И такое положение вещей не должно огорчать, как и всякая житейская правда.
Но… А вдруг одно горячее сердце способно зажечь другое? То, что бьется рядом? Юля покосилась — Антон шагал, выдерживая «пионерскую дистанцию», просветленный, облегчивший душу…
Она развернулась и прислонилась спиною к кряжистому вязу.
— Поцелуй меня, — слова слетели с языка, как обычная просьба.
Антон не удивился, но, казалось, и не обрадовался ничуть. Оказавшись очень близко — Юля изо всех сил держала глаза открытыми — «молчел» ласково огладил ее лоб и щеку, отводя пряди волос, и нежно поцеловал.
Сухие губы двоих соприкоснулись, дрогнули, прижимаясь неплотно, так, что дыхания смешались.
— Они все равно закрылись! — смущенно хихикнула она.
— Кто? — не понял он.
— Мои глаза!
— Это здорово… Это славно…
— Думаешь?
— Знаю.
— Поцелуй еще… Только крепче…
Двое, еле скрытые зыбкой завесой листвы, изо всех сил цеплялись друг за друга, тискаясь, сплетая руки. «Ты» и «я» охотно приближались к тому неприметному краю, за которым начинались «мы».
Леонов редко бывал вне базы так далеко. Обычно ему приходилось крутиться на стройплощадках, где ставили новые жилые блоки, или в районе «Урановой Голконды», а здесь, на «безымянной высоте», он стоял второй раз в жизни. Времени не находилось на бесполезный поход, не вписанный в график.
Но именно отсюда открывался захватывающий вид на всю «Звезду».
— Ну, как вам? — горделиво улыбнулся директор базы.
Кудряшов, прилунившийся лишь вчера, потрясенно вытолкнул:
— Ни-че-го себе…
— Когда ж вы успели столько всего нагородить? — озадачился Дворский.
— А вот! — Леонов надулся от важности.