Десятое Правило Волшебника, или Призрак

– Мне очень трудно поверить, что другая ведьма зачаровала Самюэля и забрала его у тебя для того только, чтобы тебя озадачить и заполучить что-то твое. Здесь должно быть что-то большее.

– Может быть, это вызов, – сказала Кара. – Может быть, она хочет, чтобы ты проявила себя и сразилась с ней.

– Для этого ей следовало самой объявиться передо мной, – сказала Шота. – А она поступает иначе: принимает все меры к тому, чтобы оставаться скрытой, с тем чтобы я не смогла сразиться с ней.

Погруженный в раздумья, Ричард поставил ногу на мраморную скамью, окружавшую фонтан.

– Я по-прежнему считаю, что в этом должно быть нечто большее. То, что Самюэль украл одну из шкатулок Одена, имеет более глубокий смысл.

– Наиболее вероятный ответ свидетельствует, что здесь скорее всего приложена твоя рука, а не чья-то еще, Шота. – Слова Зедда привлекли общее внимание. – Это очень похоже на один из твоих грандиозных трюков.

– Я могу понять, почему ты так думаешь, но будь это правдой, зачем бы я пришла сюда и рассказала тебе об этом?

Взгляд Зедда оставался враждебным.

– Чтобы придать себе невинный вид, когда на самом деле именно ты, находясь в тени, управляешь всеми событиями.

Глаза Шоты округлились.

– Волшебник, у меня нет времени на подобные детские игры. Я не управляла рукой Самюэля. Свое время я тратила на другие, более важные дела.

– Как, например?

– Я побывала в Галее.

– В Галее! – недоверчиво фыркнул Зедд. – Какие дела занесли тебя туда?

Тут Джебра опустила руку на плечо Зедда.

– Она отправилась туда, чтобы спасти меня. Я тогда оказалась в Эбиниссии: меня захватили при вторжении, а затем я попала в рабство. И Шота вытащила меня прямо из глубины этого пекла.

Зедд с подозрением взглянул на Шоту.

– Ты отправилась в столицу Галлеи, чтобы освободить Джебру?

Шота бросила на Ричарда угрюмый взгляд – короткий, но многозначительный.

– Это было необходимо.

– Почему? – настаивал Зедд. – Разумеется, я очень рад, что Джебра наконец-то спаслась от этого ужаса, но что именно ты имеешь в виду, говоря о какой-то необходимости?

Шота поправила край своего полупрозрачного платья, самовольно плавно выгнувшийся вверх, словно кошка, выгибающая спину.

– События несутся вперед, к мрачному и суровому завершению. И если ход этих событий не изменится, тогда мы все будем обречены оказаться под властью захватчиков и исполнять приказы людей, чьи убеждения, помимо прочего, заключаются в том, что магия есть дьявольский разврат, который должен быть с корнем истреблен во всем мире. Они убеждены, что человечество – греховно и развратно, и потому должно быть непримечательным и бессильным перед лицом всемогущей природы. Тех из нас, кто обладает даром магии, а точнее говоря, кто не является непримечательным и бессильным, всех следует поймать и уничтожить.

Взгляд Шоты обошел всех присутствующих.

– Но это всего лишь наши личные проблемы, а не ущербность Ордена.

Если ход событий не изменится, то чудовищные убеждения, которые навязывает Орден, будут распростерты, подобно похоронному савану, над всем миром. Не останется ни одного безопасного места, ни одного спокойного пристанища. Железный рескрипт подчинения сомкнется на шеях тех, кто останется в живых. Потому что иллюзии в отношении всеобщего благоденствия, в форме возвышенных лозунгов и бессодержательных принципов, разжигающие у толп безудержную жажду незаслуженного, все качественное и прекрасное приносят в жертву, притупляют и опускают цивилизованных людей до уровня немногим больше, чем организованное сборище мародеров.

Но если все ценное уничтожается, что остается в их жизни? В соответствии с их презрением к великолепию и пренебрежением ко всему, что являет собой пользу и благо, они принимают лишь плохое и грубое. Судя по их безумной ненависти к любому человеку, который выделяется над другими, убеждения Ордена обрекут всех людей на копошение в грязи, чтобы выжить.

Непоколебимый взгляд на изначальную порочность человечества будет всеобщей верой. Это убеждение, навязанное через безжалостную жестокость и невыразимые словами лишения, очень долго будет их высшим достижением. Их наследием станет всеобщее падение в темные века нищеты и страдания, откуда, быть может, не суждено подняться. Вот чем ужасен Орден – не смертью, но жизнью под его символом веры.

От слов Шоты зал словно покрылся пеленой.

– Мертвые, в конце концов, не могут чувствовать, не могут страдать. Это могут только живые. – Шота повернулась в сторону затененной части зала, где стоял Натан. – А что скажешь ты, пророк? Пророчество говорит иное, или я все-таки права?

Натан, высокий и мрачный, негромко ответил ей:

– Поскольку Имперский Орден наступает, боюсь, пророчество не может привести никаких доказательств противоположного. Ты умело изложила трехтысячелетнюю историю предостережений.

– Эти древние труды не так-то просто понять, – вмешалась в разговор Энн. – Записанные на бумаге слова бывают крайне двусмысленными. Пророчества – они лишь для тех, кто обладает соответствующим опытом. Для неподготовленного ума оно может оказаться…