Десятое пророчество

– Да. Неудержимое стремление контролировать ситуацию, проявляется ли оно в форме диких выходок или различных нездоровых склонностей, порождается такой обстановкой, в которой человек является жертвой насилия, принуждения и т. п. и где уровень страха настолько высок, что тот же самый гнев, ярость, извращенные эмоции возрождаются снова и снова, поколение за поколением.

Индивидуумы, рождающиеся в таких ситуациях, делают этот выбор преднамеренно, так сказать, находясь в здравом уме.

Эта идея показалась мне абсурдной.

– С какой стати кому-то может захотеться родиться в таких условиях?

– Потому что они были уверены, что им хватит сил вырваться из этого порочного круга, исцелить семейную систему, в которую им предстоит войти.

Они верили, что сумеют пробудиться и, оказавшись в этом кошмаре, постепенно, победить злобу и страх и что всё это явится подготовкой к выполнению миссии – помогать другим выходить из подобных ситуаций.

Даже если они идут путём насилия, нам следует видеть в них людей, потенциально способных освободиться.

– Значит, что касается преступлений и насилия, наиболее верной является идея либералов о том, что каждый может измениться и вернуться к нормальной жизни? А консервативный подход, выходит, и гроша ломаного не стоит?

Уил улыбнулся.

– Не совсем так. Либералы правы, считая, что люди, выросшие в обстановке насилия и подавления, являются продуктом своей среды. По мнению же консерваторов, перестать совершать преступления и сесть на общественное пособие, – это, всего лишь, вопрос сознательного выбора.

Однако, подход либералов – в достаточной степени поверхностен – вплоть до того, что они считают возможным изменить человека, просто поместив его в другие условия – скажем, обеспечив ему финансовую поддержку или образование.

Обычно программы помощи сводятся к тому, чтобы предлагать советы или материальную помощь.

Когда же речь идёт о серьёзных нарушителях законности и порядка, все попытки их реабилитации – это, в лучшем случае, поверхностные рекомендации, в худшем же – терпимость и выискивание смягчающих обстоятельств, а это, как раз, совершенно противопоказано, в подобных случаях.

Всякий раз, когда индивидуум, чрезмерно озабоченный проблемой собственного контроля надо всем, отделывается лёгким испугом, это способствует тому, что он и дальше ведёт себя также и укрепляет представление, что всё это не так уж и серьёзно, а значит, создаёт обстоятельства, прямо-таки, гарантирующие, что это произойдёт снова.

– А что же тогда делать? – спросил я.

Уил едва не задрожал от волнения:

– Мы можем научиться осуществлять духовное вмешательство! А это означает помочь сделать весь процесс сознательным – точно то же самое делают вот эти души по отношению к тем; которые находятся в плену иллюзий.

Некоторое время он смотрел на души, кольцом окружавшие нас, потом перевёл взгляд на меня и покачал головой:

– Я способен получить от этих душ всю информацию, которую только что передал тебе, но пока ещё не могу ясно воспринять Видение мира. Мы ещё не научились набирать достаточно энергии.

Я сосредоточился на окружавших нас душах, однако, не смог получить никакой другой информации, кроме переданной мне Уилом.

Сонмы душ явно обладали гораздо большим знанием и проецировали его на мысленные построения, порождённые страхом, но, как и Уил, я не сумел понять больше ничего.

– По крайней мере, мы узнали ещё кое-что из Десятого откровения, – сказал Уил. – Теперь мы знаем, что, каким бы нежелательным ни было поведение других, нам следует помнить, что они, всего лишь, души, пытающиеся пробудиться, как и мы.

И тут меня, словно бы, швырнуло назад звуковым ударом; в голове бешено заметались все цвета радуги.

Рванувшись, Уил успел, в последний момент, поймать меня, подзарядить своей энергией и удержать. Меня тряхнуло как будто электрическим током, потом всё прошло.

– Оци там снова взялись за своё, – сказал Уил. Справившись с головокружением, я взглянул на него:

– Это значит, что, возможно, Кэртис попытается силой остановить их. Он убеждён, что других способов нет.

Едва произнеся эти слова, я отчетливо увидел мысленным взором Феймэна – человека, который, по мнению Дэвида Одинокого Орла, имел какое-то отношение к этому эксперименту.

Он стоял где-то на высоте, осматривая долину. Глянув на Уила, я понял, что и он видит то же самое. Он кивнул в знак подтверждения, и мы тут же начали двигаться.

Когда движение прекратилось, мы с Уилом оказались лицом друг к другу. Серые тона вокруг нас ещё более сгустились. Снова громкий, какой-то разлаженный звук сотряс тишину, и лицо Уила начало терять отчётливость. Но он держал меня, и, через несколько секунд, звук прекратился.

– Теперь эта штука ревёт чаще, чем прежде, – заметил Уил. – Возможно, у нас совсем немного времени.

Я кивнул, борясь с головокружением.

– Давай-ка осмотримся, – предложил Уил.

И тут же мы различили в нескольких сотнях ярдов от нас сгусток энергии, который быстро приблизился и остановился ярдах в сорока-пятидесяти от нас.