Десятые

Сергеев перечитал тот абзац, на каком остановился дня три назад. Там его герой, архитектор Никитин, пытается прорваться к главному архитектору города Кузькову. Надо выяснить, почему снова не утвердили его проект детского сада в виде сказочного теремка, но с предусмотренными аварийными выходами, не превышающей нормы высотой…

Никитина не пускает через турникет охранник.

«– Мне необходимо пройти! – рычит Никитин. – Я должен поговорить…»

Так, но ему нужно получить пропуск на ресепшен… Сергеев открутил страницу на экране вверх… С другой стороны, необязательно всё показывать. Нет, если у него пропуск – хоть бумажный, хоть электронный, он спокойно проходит без всякого общения с охранником. Надо сделать так, что ему пропуск попросту не дают. Значит, его возмущение должно происходить на стойке ресепшен… Или в бюро пропусков…

Сергеев завис, стараясь представить, как его Никитин пытается получить пропуск. Не представлялось. Накатила усталость. Опустошение, скорее. Понял, что сейчас ничего дельного не напишет. Не стоит себя насиловать – бесполезно.

Закрыл файл, опустил экран ноутбука на клавиатуру… Покурить и лечь. Выспаться. Ветра совсем не слышно. Тихо. Это хорошо, что тихо… А утром – бодрым, сильным – продолжит.

Но утром не продолжилось. Снова сидел, упершись глазами в многоточие, и не мог двинуться дальше. Громко глотал кофе, причмокивал, облизывал губы. Сейчас, сейчас… А пальцы висели над квадратиками-буквами и не могли выбрать нужные.

Выходил на террасу. Ежился от морозца – да, теперь уже морозца, – выкуривал сигарету, рассматривал знакомые предметы, сараюшку, поле, прозрачное пространство моря. Да и все вокруг побелело. Сначала подумал, что это снег. Нет, это был густой иней. Зато воздух высох – словно вся влага в нем замерзла и опала на траву, на землю, на крыши домов, машин…

Дал Штормику с треть пакета «Вискаса», сварил себе два яйца, покрошил их, смешал с майонезом. Колбасы порезал, пластик сыра… Поесть. Но не плотно, чтоб не разомлеть. Поесть и все-таки попытаться. Как-нибудь закончить этот текст, который с таким увлечением начал.

– Не с увлечением, – сказал себе; сказал с возмущением и снова удивился потребности спорить хоть с самим собой. Добавил мягче: – Какое тут увлечение…

Да, это было не увлечение. Оно возникало в процессе, а начал с другим чувством. Что не может не написать. Что необходимо. И для него, и для всех. Кто-то ведь сказал о себе: «Без меня народ неполный». Самоуверенно, конечно, но зато честно… И без его сценария – еще дней десять назад Сергеев знал это точно – русская культура неполна. Есть в ней пустая ячейка, незаполненная сота…

Как они тогда себя ощущали, первокурсники. Каждый с режиссерского курса считал себя новым Тарковским или новым Шукшиным, новым Кончаловским, новым Сокуровым, Абдрашитовым, новым Пичулом… С операторского – новым Юсовым, Лебешевым, Клименко… Каждый с их сценарного – конечно, новым Шпаликовым, ну или Арабовым, Мережко, Бородянским; девушки бредили Кожушаной…

Сергеев сейчас перебирал эти фамилии, повторял как заговор какой-то, пытаясь приобщиться к тому миру, к которому когда-то был близок, но так и не вошел в него. Поскребся, потыркался и отлетел в мир другой, похожий, но только внешне. Пластик можно сделать похожим на мрамор, но мрамором он не станет…

Да и кто особенно вошел? Единицы, и большинство из этих единиц – дети разных народных. Кино вообще дело потомственное, и деньги дают в основном под фамилии. Кому нужна неизвестная фамилия? Кому нужен на афишах и в титрах «Олег Сергеев»? А фамилия всенародного любимца привлечет внимание, пусть это и не сам любимец, а его сын, внук, племянник. Да и из них тоже быстро делают любимцев.

Открывал сценарий, таращился в строчки, распалял себя, злил и закрывал. Ходил по кухне, ложился на кровать, вставал, шел курить.

Пробежаться бы. Напитать мозг кислородом, расшевелить. Но наверняка сыро – теперь не от дождя, а от растаявшего инея, – и значит кроссовки снова облепит плотная, крепкая как бетон глина. И опять как-то мыть…

В один из перекуров услышал шаги по противоположной лестнице. Повернулся. На террасу как раз поднялся сосед из крайней квартиры. Сергеев удивился – думал, сидит где-нибудь в СИЗО за котел. Кивнул. Сосед остановился у своей двери, потом сделал несколько шагов в его сторону. Сергеев напрягся, выпрямился – лицо соседа не предвещало хорошего.

– Эт-т… – заговорил сосед; «т» получилось протяжным и оборвалось, не перейдя к «ы», и он начал снова, на «вы»: – Это вы протокол подписали?

– А что? – Отвечать вопросом на вопрос показалось Сергееву слабостью, он кивнул: – Да, я. Но это ведь обязанность.

Сосед покачал головой. Вроде как соглашаясь, а вроде чтоб отвлечь внимание. Часто, Сергеев видел в фильмах, разные уголовники так делают – кивают, улыбаются, смотрят в сторону и в этот момент бьют…

– А что? – Начинала бить дрожь, но не от страха, а от близости драки, от забытого уже азарта.

– Да нет, ничего, – ответил сосед, – просто. Чтоб знать. – И пошел к своей квартире.

А Сергееву стало муторно и неуютно.