Десятые

Опять же, в принципе, разумная мысль, только на деле совместить водилу с экспедитором получалось далеко не всегда. Проблемы начинались с погрузки – водители, по какой-то их водительской традиции, что ли, не очень торопились отправиться в рейс. Интересно, что при экспедиторе, который почти всегда безуспешно пытался подгонять грузчиков, водитель, потомившись в кабине, мог гаркнуть на всех скопом, включая завскладом: «Мне что, вообще сегодня не выезжать?! Давайте живей!» И грузчики начинали шевелиться. А с накладными в руках, уже в роли экспедиторов, водилы становились неопытными экспедиторами – несмело, вяло уговаривали грузчиков поторопиться, путались в товаре, количестве… Из небожителя, каким у нас с давних пор считается человек, управляющий техникой, водила превращался в простого смертного, которого можно хотя и не всегда открыто, но послать.

Главные же геморры возникали при разгрузке. Одно дело, когда товар привозили в ларек: передал две-три упаковки пивка, получил роспись в накладной и дуй дальше, а вот когда доезжали до супермаркета…

С действительно большими супермаркетами их контора не работала – там поставки были серьезные и от серьезных дистрибьюторов, – товар поставляли во всякие «Кварталы», «Дикси», «Дешево». Эти магазины находятся на первых этажах жилых домов, разгрузка часто происходит на тротуаре, и перед дверями выстраиваются вереницы грузовиков. Одни с пепси, другие с молоком, третьи с капустой… Тут же выползают из дворов легковушки, ругаются прохожие. Настоящее столпотворение. И нередко экспедиторам приходится становиться регулировщиками или хватать упаковки и нести без очереди в магазин: «Прими, тут всего ничего. Пожалуйста».

Водителю одному в такой ситуации очень сложно – можно часа три потратить на то, чтобы добраться до вожделенных дверей и сдать несколько упаковок.

В общем, эта оптимизация тоже практически провалилась. Из одиннадцати водил лишь двое обходятся без экспедиторов – готовы больше работать, время терять за лишние пять тысяч рублей.

По существу, лишь одно новшество порадовало коллектив – покупка автокара. С ним даже не то что быстрее все происходит, а как-то веселее: вроде бы цивилизация, модернизация и у них, в их явно левой полуподпольной конторе.

Заполнили сегодня кузов «бычка» довольно энергично – Сане, водиле, с которым Дробов работает в паре, даже прикрикнуть не пришлось. Удачно живо грузчики были настроены.

Напоследок Дробов еще раз сверил количество и ассортимент пива в кузове с накладной. Всё в порядке… Спрыгнул на землю.

– Едем? – спросил Саня, мощный, морщинистый, не похожий на свои немного за тридцать; какое-то преждевременное старение, что ли, или так и должен выглядеть мужчина этого возраста, и то, что большинство тридцатилетних выглядят в Москве почти юношами, аномалия…

– Едем, едем, – закивал Дробов; он ощущал себя рядом с Саней как младший и по возрасту, и по должности.

Саня застегнул тент. Сели, тронулись.

– Юг-один сегодня? – И, не дожидаясь ответа, Саня оценил: – Нормал.

Включил радио, из динамиков, установленных в обшивке салона, ударили звуковые волны. И зазвучала песня:

Давайте выпьем, Наташа,
Сухого вина,
За то, чтоб жизнь была краше,
Ведь жизнь одна.

– Это, если не ошибаюсь, «Фристайл»? – послушав, спросил Дробов.

– Да какой «Фристайл»! – Саня возмутился. – Эт «Сталкер». Андрей Державин. У меня под его «Не плачь, Алиса» половое созревание происходило.

Дробов усмехнулся понимающе.

– А «Фристайл» – Казаченко, – охотно продолжал объяснять обычно молчаливый Саня. – Помнишь, который всё хныкал: «Больно мне, больно…»

– М-м, точно… Интересно, где теперь Андрей Державин. Что-то давно о нем не слышно.

– Клавишником в «Машине времени».

– Да?.. Вроде совсем из разных кругов.

– Но музыкант-то неплохой.

– Слушай, Саня, – Дробов почувствовал, что сейчас подходящий момент задать один вопросик, – а ты не помнишь, была такая певица – Барби?

– Барби? – Саня нахмурился, вспоминая, морщины превратились в борозды. – А что она пела?

– Ну, такое… «Красишь ты ресницы в ярко-синий цвет, ждешь любви прекрасной, а ее всё нет».

– Что-то было… когда-то слышал, кажется… А каких времен?

– Да тоже начала девяностых. Вот вспомнилось вчера, и теперь вертится…

– Бывает.

Съехали с относительно свободного шоссе Энтузиастов на широкое, но забитое машинами Третье транспортное. Саня заворчал, запсиховал, и Дробов не стал продолжать разговор о полузабытой музыке, отвалился на спинку сиденья, прикрыл глаза. И посочились, полезли в голову воспоминания.