Десятые

Расплачиваясь, Сергеев протянул ей пятитысячную бумажку. Продавщица аж попятилась:

– А помельче-то нету?

– Есть… Но их не хватит.

– А карта? Не будет у меня с этой сдачи.

– По карте, я слышал, проценты снимаются, – уже вытягивая из бумажника карту «Сбербанка», сказал Сергеев.

– Это если в банкомате снимать. А оплата – беспроцентная… С наличкой вообще беда.

Ясно теперь, почему Рефат не обрадовался его пятитысячным – слишком крупные. Не разменять…

Над мопсом стояла высокая стройная женщина в цветастом платье. Вялым, но поставленным голосом уговаривала:

– Яша, пойдем домой. Налетят собаки, опять погрызут.

Мопс хрипел, сопел и с усилием подбирал языком стекающие слюни.

– Здравствуйте, – сказал Сергеев.

Женщина обернулась, кивнула. Черты лица были правильные, красивые даже, а выражение его какое-то сонное, что ли, томное. Но пригляделась, взгляд на секунду-другую ожил, заострился… Да, чужих в эту пору здесь наверняка видят редко…

Калитку открыл без проблем – четыре кнопки были отполированы до блеска.

Выкладывая на стол покупки, радостно ощущая себя студентом или просто молодым парнем, начинающим жизнь с нуля, осознал, что вскипятить воду не в чем. Помнить-то помнил, а осознал только сейчас.

Это как электричество когда отключают: ты знаешь, что его нет, но, входя в ванную, щелкаешь выключателем. Так и сейчас…

Приуныл. На ровном, казалось бы, месте, без особых причин, почувствовал резкий и полный упадок сил… Эти переходы от бодрости к немощи его очень пугали, тем более что случались всё чаще. Будто внутри происходили битвы молодости со старостью. Молодость или что-то вроде нее, в общем, то, что делает тебя крепким и сильным, неизменно одерживала верх, но старость и немощь не сдавались – накатывали и накатывали, давили, пригибали, прибивали…

Вот сейчас сидит на стуле – хорошо, что стул рядом оказался, – и не может даже рукой шевельнуть, ноги превратились в чугунные трубы и в то же время дрожат былинками… Да, пустячная проблема возникла, смешная, чуть ли не анекдотичная, но старость воспользовалась и набросилась. Набросилась с какой-то молодой яростью и вымыла, выжгла скопленные им за этот день благодатного покоя силы.

И, может, старость и немощь уже не уйдут. Возьмут и останутся. И он будет так сидеть на этом стуле, как парализованный.

Нет, добредет, доползет до двери, позовет на помощь слабым голосом: «Вызовите скорую». И его увезут в дом инвалидов…

Представилось это ярко, четко, точно кино посмотрел. Страшное, жуткое, но снятое отличным режиссером, талантливым оператором. А роль исполнил гениальный актер. И стало легче. И ноги постепенно отпустило, и руки поднялись, и туловище напружинилось.

Поднялся, пригладил волосы, пошел к соседке.

– Алёна, – начал извиняющимся тоном.

– Алина.

– Ой, извините!.. Алина, не могли бы одолжить на пятнадцать минут чайник или кастрюлю? Воды вскипятить. А завтра куплю…

– Хорошо, – очень так запросто, как способны только юные созданья, сказала она.

Пошла, чмокая шлепками, в глубь квартиры. И откуда-то оттуда послышалось хрипловатое:

– Кто там? А? – Женский голос; вроде не старушечий, но как у лежачих старух.

– Всё хорошо, теть Наташ.

– Рефат опять?

– Нет, – явная нота досады и раздражения. – За кастрюлей. Сосед.

– А?..

Сергеев с интересом прислушивался.

– Сосед попросил кастрюлю.

– Пусть только вернет. Скажи ему…

– Конечно, теть Наташ!

Чмоки в его сторону. Возвращается. Сергеев заранее изобразил на лице благодарность.

– Держите. Необязательно сегодня отдавать. Как купите – тогда…

– Спасибо… Спасли.

Первые дни на новом месте всегда длинные. Многое замечаешь, узнаешь, открываешь. Это, наверное, похоже на детство. А потом поезд жизни разгоняется, и окружающее начинает сливаться в один сероватый фон – вскоре мало что можно разобрать, различить. Как центрифуга в стиральной машине.

Да и разбирать-то на самом деле не хочется… Нет, не то что прям не хочется, а забываешь, что надо разбирать, отмечать – живешь, как говорится, на автопилоте.

Наверное, путешествия придумали не для духовного обогащения, насыщения впечатлениями – скорее всего, путешествуют, чтобы приостановить мельтешение однообразных дней дома, самому не превратиться в полоску мягкой ткани, вжатой в стену центрифуги. Провел две недели, месяц в другой обстановке и снялся с автопилота… Как-то, наверное, так.

– Как-то так, как-то так, – с усмешкой повторял Сергеев, выкуривая очередную сигарету; от собственных мыслей, по сути банальных, действительно становилось смешно, и тут же радостно и отрадно, что пусть такие, они появляются – в последнее время он, как ему казалось, вообще разучился думать.

Погода не огорчала – было тепло, ясно. Правда, часам к десяти вечера в майке на террасу выходить становилось неприятно, зато небо усыпали звезды, море искрилось, а к тому времени, когда Сергеев просыпался, холод забивался в щели и дыры, на улице хозяйничало почти лето. Почти лето в начале ноября.