Десятый порядок. Вирмоны

- Еще одну засаду ставим на дороге за рыбозаводом, что идет вдоль побережья. Там все точно так же – дозор, за ним боевое охранение! Не курить, не пить, не разговаривать! Успех наших действий – только в скрытности! Иначе они нас одолеют! Кроме того, формируем две резервные группы, каждая на двух джипах! Группы находятся в готовности выехать туда, где обозначится прорыв. У меня всё, теперь поговорим подробно…

***

Рома и Эля сидели на бревне на берегу моря. Неподалеку от них по устью реки прогуливался какой-то мужичок в болотных сапогах, проверяя поставленные сети. Время от времени он бросал на берег рыбу и шел дальше. Война войной, а пропитание себе собирать было нужно, и поэтому тут как не крути – оторвавшись от оборонительных забот, мужчина добывал пищу.

Появилась первая звезда – предвестник наступающих сумерек. Туч не было, и поэтому было ясно – их ждет светлая ночь. Как она пройдет – одному богу было известно, и никто в деревне не загадывал наперед, так как каждый уже понял – вся надежда на жизнь зависит только от самих себя.

Всё окончание светового дня Рома проносился с Пашей, расставляя людей по местам, тренируя их действиям из засад и заставляя выучить сигналы скрытого управления – светом фонаря, криком чайки, стуком по дереву. На наиболее опасных участках Рома установил растяжки своих сигнальных мин, в надежде, что они сработают под ногами оккупантов. Поужинав у Паши дома, Рома и Эля решили на часик уединиться на берегу моря.

- Знаешь, - сказал Рома. – Иногда мне кажется, что море даёт мне силы. Я могу часами неподвижно сидеть, и слушать прибой, разглядывать волны, смотреть, как оседает песок, после того, как с него сойдет волна. Сижу, порой, смотрю в эту серую массу, и мне кажется, что море – живое. Если это отрицать, то многие вещи, которые вытворяет океан, не поддаются объяснениям, но как только ты на миг представишь, что это – живое существо, тогда всё становится на свои места. И ты понимаешь, насколько же мы ничтожны, перед этой огромной сущностью, которая накрыла собой всю поверхность планеты. Мы вот ходим по земле, иногда поражаемся её просторам, а ведь на земном шаре нет ничего более просторного, чем океан! Помню, были мы в море на небольшом корабле, шли к Гуаму, по делам, и вот ночью я вышел на верхнюю палубу – полюбоваться звездами и океаном. Стою, кораблик наш качает, а вокруг меня, куда ни глянь – только вода. Внизу дизель тарахтит, из иллюминаторов голоса слышны, и вдруг мне как-то так тоскливо стало – я вдруг понял: под нами морская бездна в десять километров глубиной, над нами открытый космос, уходящий в бесконечность, по сторонам миль на тридцать тоже никого нет, и только мы – небольшая железная скорлупка, наполненная сотней человеческих жизней – идём по этому огромному существу – вспарывая его винтом и разрезая своим форштевнем. Я вдруг поставил себя на место океана, и на его месте мне вдруг стало невыносимо больно! Наш дизель крутит винт, а винт, в кавитационном угаре беспощадно рвёт океан! Этот винт для него противоестественен – ведь его не было при зарождении этого исполина – четыре миллиарда лет назад. Он приемлет только нежную ласку, ту, что даёт ему плывущая рыба, или дельфин, или кит. То есть обтекаемое тело и ламинарный поток – никаких заусенцев, стальных винтов и жесткой кавитации - совершенно никакой боли. И я понял – ведь наши жизни в Его руках. Захочет – поднимет волну, которая опрокинет кораблик, и убьёт всех нас, а сжалится над нами – так мы вернемся домой невредимыми. И задался я вопросом – а как лично ко мне он относится? И вдруг понял – он меня любит. Как и любого другого человека, животное или птицу. Ведь океан – жизнь. И эта жизнь дала жизнь другим – тем, которые выбрались на берег, и освоили сушу и воздух. Если я к нему с любовью, и без винтов, то и он ко мне с радостью и нежностью. Если я к нему на «Сирене», да с ядерной миной, то и он будет бить меня, противодействовать, мешать мне и всячески пытаться утопить – вернуть, так сказать, в своё лоно. Туда, откуда мы все вышли когда-то, миллион лет назад. Поэтому я для себя решил – с ним надо дружить, его надо любить. А еще им можно восторгаться – для того, чтобы в твоей душе наступало равновесие – ровно такое, какое демонстрирует океан во время штиля.

Стемнело. Рыбак ушел.

- Как думаешь, когда они прорываться будут? – спросила Эля, прижимаясь к нему.

- Скорее всего, в «собачье время», - предположил Рома.

- Это когда?

- В четыре утра, когда бдительность обычно падает, и на постах почти все спят.

- Откуда знаешь?

- Сам так делал.

Эля встала, прошла немного вперед и легла на песок.

- Иди ко мне…

Рома лёг рядом. Над ними висел огромный Млечный путь.