Десятый самозванец

«А, вроде бы Федотом звать, — с трудом припомнил парень. — Кажись, гость торговый, из Холмогор. Точно. Говорил, что в Москву он кость рыбью привез да сукна, что у аглицких купцов прикупил, да еще что-то. Сколько же мы с ним вчера выпили?»

— Держи, милок, от щедрот, — добродушно сказал Федот, протягивая ковшик. — Тута пивко тебе. Всю ночь караулил. Хотел сам выпить, да поберег. Вот, думаю, проснется друг-то мой сердечный да пить и захочет!

Тимоха жадно ухватил ковшик, сделал один, второй и третий глоток. Хотел было сделать еще один, чтобы башка встала на место, но был остановлен.

— Эвон, присосался-то как, как телок к вымени, — ласково приговаривал Федот, отбирая посудину. — Давай, друг любезный, о деле поговорим, а уж потом и пивко допьешь!

— А что за дело у тебя ко мне? Просьба, что ли, какая? Да ты ведь вроде бы по торговой части, а не по питейной…

— Просьба? — искренне удивился Федот. — У меня-то к тебе какие просьбы могут быть? Не, парнек…

— А что?

— Ты в кости вчера играл?

— Ну, — нехотя протянул Тимофей, пытаясь припомнить. — Может, и играл… Что с того?

— А помнишь, сколько проиграл-то?

Вот это Тимоха помнил смутно. Помнил, что когда в каморку, где они пили, зашел цыган да предложил сыграть, первым к нему сел Федот. Проиграв копеек пять, друг махнул рукой и с горя заказал еще водки. Ну а потом решил попытать судьбу и сам Акундинов. Помнится, вначале везло — цыган только скалил белые зубы да вытаскивал из кисета новые копеечки, что переходили в Тимохину кису.[12] Ну а потом вроде бы фартить перестало… Кажется, он даже хотел и вовсе перестать играть, но выпили еще… Дальше вроде бы были какие-то незнакомые морды — не упомнить, мужские или бабьи, новая выпивка, которую он уже и пить-то не мог…

— Так сколько же? — с томлением в голосе поинтересовался Акундинов. Ну ладно, если рубль-два… Хотя тоже жалко. Ну а ежели все десять?! Считай, что треть жалованья коту под хвостик…

— Ты, друг любезный, — продолжал ласково улыбаться Федот, — вчера двести рублев продул…

— Двести рублев?! — еле сумел вымолвить обескураженный Акундинов. — Да быть такого не может!

— Может, может, — замахал руками друг-собутыльник. — Еще как может! Не поверишь — бывает, что и тыщу проигрывают. А у тебя-то — всего-то двести. Плюнуть да растереть.

— Да как же так? — не веря своим ушам, переспросил Тимофей. — Не может такого быть…

— Тут и свидетели есть, — продолжал издеваться Федот. — И я подтвердить могу, и сам цыган, да и хозяин.

Тимофей перевел дух, откинулся назад и задумался. То, что его облапошили, — понятно. Тут, как говорится, и к бабке не ходи. Обычно он старался не пить с незнакомцами, но тут… Не так он себе представлял «подсадных». Да и хозяин, сволочь такая, не иначе, как в доле. Что и делать-то теперь?

— Дай ковшик-то, — попросил он, а когда Федот отвернулся, потянувшись за пивом, попытался вскочить и вырваться на волю. Увы, Тимофей был с жуткого похмелья, потому руки-ноги его не слушались. Да и мужик этот, похоже, был наготове — увернувшись от удара, пнул Тимофея в живот так, что тот упал на пол и скрючился от боли.

— Э, ромалы, да что тут творится-то? — донесся из дверей веселый голос. — Кто тут кого бьет?

— Он, сволочь, бежать хотел, — объяснил довольный Федот появившемуся цыгану. — Ну а его…

— Ты осторожней давай, — обеспокоился цыган. — Не искалечь мужика-то. Зачем нам калека нужен? Не, калека нам не нужен, — рассудительно заметил он и звонко засмеялся: — Калека платить не сможет!

— Ничо, — усмехнулся Федот уголком рта, а потом пнул еще раз, пытаясь попасть в пах. — Парень молодой, сильный. Чо ему сделается-то? А поучить-то надо, чтобы не рыпался, на кого не след…

Наклонившись к Тимофею, стонавшему от боли, цыган укоризненно сказал:

— Вай, ром, да нехорошо-то как! Играли честно, кто хошь подтвердить может. Сел играть — играй! Проиграл — плати!

— Да где же я такие деньги-то найду? — захрипел Тимофей, ползая по грязному полу и размазывая по нему слезы и сопли. — Это же все жалованье мое, за шесть лет с лишним! Да за такие деньги можно три дома на Москве купить!

— Ну, ром, а вот это меня ну никак не колышет! — жестко усмехнулся цыган, опять показав белоснежную пасть. — Кто вчера кричал, что жена у тебя — внучка епископа Вологодского, а сам ты — сын князя Каразейского? Врал никак?

— Не, почти не врал, — отозвался Федот. — Жена-то у него на самом деле внучка епископская. Ну а сам-то он — стрельцов сын.

— Ишь, — горько усмехнулся Тимофей. — Все-то и вызнали…

— Ну а как же, — довольно хмыкнул Федот. — Нужно же знать, кого из репьев московских разводить будем. Ежели он безденежный, так чо и стараться-то?

— Ну а ежели… — стал успокаиваться Акундинов, почувствовав, что и боль потихоньку отступает. — Положим, если я, скажем, заплатить не смогу? Возьму да боярину Патрикееву пожалуюсь?

— Э, ром, да на что пожалуешься-то? — усмехнулся цыган. — На то, что в кабаке напился да двести рублев проиграл? Что тебе боярин-то на это скажет? А? Думаешь, после этого ты у него в любимцах останешься? В рот тебе водку никто не лил да силком за стол не усаживал.