Деснинские просторы (СИ)

Стоявшие в отдалении рабочие с интересом смотрели вперед: что-то будет? Одни завидовали «примерным»: поглядят на царя вблизи. Другие зло усмехались: - Продажные шкуры! Вон, Петька Ковалев, и тот туда же! Не успел, сопляк, и двух лет проработать, а уже передовой!

Счастливчик Петька трясся всем своим грузным телом. - А как государь что спросит, а как не скажу: что тогда? Господь-Бог! Это тебе, Петька, не деревня, не коров пасти! Всем я статен: и у начальства на виду, и богобоязнен, и не пью! А вот не любят меня товарищи…Одни дурнем зовут, другие - «дятлом», а те, вон, Киреичем величают…А какой я Киреич: двадцати годов, чай, нету еще. А все эти пьяницы! - думал Петр. Он до смерти не любил выпивох. - Они Бога не чтут, царя когда-то убили, как говаривал отец Серафим.

Не совмещались в уме неграмотного парня понятия «пьянство» и «вера».

…А царь все «глушил».

- Но вот он паровоз-то, где же царь?

…Медленно открывается стальная дверца. Высунулся жандарм, за ним - священник в ризе («примерные» мужички неистово закрестились), генералы-то все, генералы!

Петька, как полоумный, вытаращил глаза: - Да! Есть на что посмотреть! Золота-то сколько, золота! А где же царь? Вот он: все расступаются! Вместе с батюшкой идет…Уж на ковер ступил…

Присмотрелся Петька: ба! Царь точно как с серебряного рубля, подаренного ему Семеном Герасимычем на Рождество, глядит!

Николай не блистал золотом (привык к простоте - истинно русский нрав!): шел в мундире защитного цвета, в высоких начищенных до блеска сапогах, с поблекшими полковничьими погонами. Все буквально впились в него взглядами.

Загремела музыка - «Боже, царя храни…» - мужики упали на колени. Солдаты, казалось, тянулись к царю. Скалили зубы лошади, подготовленные на всякий случай.

Петька задрожал и не сразу упал на колени, как стоявшие с ним рядом «примерные» мужики, что-то задержало его, он оцепенел от страха. В это время царь оглянулся, недобрый взгляд уколол мужика. И он грохнулся наземь изо всех сил. - Господи, помилуй, не угодил я, дурак, - ныл про себя Петр. - Чай, Господь не простит: царь-то, ставленник Божий, осердился…

Но царь не думал о мужике. Мутными глазами он всматривался в преданные лица, как будто что-то искал. Самодержец выглядел осунувшимся. Его рыжие усы и борода свисали клочьями. Высокий лоб покрылся потом.

Отец Серафим подскочил под благословение царского священника. Тот небрежно его перекрестил. Но царь подошел под благословение Серафима и поцеловал тому руку.

- Отец, государь, заступник наш! - бормотал в приступе патриотического восторга батюшка.

Николай проследовал в церковь. Старенькая, наскоро обновленная приходская церковь умилила государя. С радостью вошел он в сиявшее от свечей (обычно мрачное) помещение. Лики святых смотрели на него также сурово, как и в Успенском соборе.(4)

Царь искал глазами знакомые образы. - Так, северного письма…А это, неужели Дионисий (5)? Нет. Так, подделка…А это - Боровиковский (6)! Неплохо творил, хотя мужик был малороссийский. Мягкие черты Николая-чудотворца: образ-то не суров, но входит в душу…

Царь неплохо знал иконопись!

…Как не оттягивал время службы отец Серафим, да конец уж сам-собой наступил.

Выйдя из церкви, царь неожиданно остановился и потребовал к себе управляющего. Тот, непрерывно кланяясь, подскочил к нему и сразу же грохнулся в ноги.

- Встань и больше не падай! - громко сказал Николай. - Я хочу посмотреть завод, как живут рабочие!

…В заводских цехах не было оживления. У станков и печей стояли те же «примерные», успевшие вернуться после впечатлительной встречи с царем.

Николай проходил и спрашивал: - Как живете? Довольны ли? Счастливы?

Вот он подошел к Петру, пристально вгляделся в молодого мужика и хриплым голосом произнес: - Как работа? По душе ли?

- Хорошо, государь, - пробормотал отяжелевшим языком Петька.

- Свернем ли мы шею германскому императору?

- Свернем государь, воистину свернем! - закрестился перепуганный мужик.

Царь приблизился, улыбнулся и буркнул: - Набожен…Хорошо! Иди-ка сюда! - подозвал он сопровождавшего его офицера с мешочком в руке. Тот вынул из мешка монетку. - Да не то, - сказал царь. - Крест ему дай! Набожен, настоящий русский мужик!

Слезы потекли из глаз Петрухи, но вдруг его как будто окатило ледяной водой: от царя нестерпимо пахло водкой, тем перегаром, которым по утрам разило от Степки-пьяницы. Петьку передернуло: не во сне ли? Ба! Точно: пьян царь!

Золотой крестик тяготил шею. Все расплывалось в каком-то тумане…

Царь еще долго говорил с другими рабочими, дарил червонцы, часы, кольца, просил любить его, государя, Отечество, веру. Потом император со свитой удалились. Зашевелились рабочие, пришли и «крикуны». Теперь впустили всех: царь-то уже отбыл.

Соорудили какую-то трибуну, а с нее пузатый генерал стал агитировать за войну. Поднялся шум. Генерала окружили солдаты. Завязалась свалка.

Но Петр не видел всего этого: перед ним стояли мутные глаза царя. Потом вспомнились слова злокозненного Васьки из социалистов, комитетчика: - Идет война, гибнет на фронте народ, голод валит людей! А царь с Распутиным Россию пропивают!