Десница Пращура

Он передёрнул плечами, всё отчётливее ощущая себя не у хрустальной стены над горной высью, а в Доме Теней, навзничь на Камне. В руках — обсидиановый клинок, вроде тех, что делал Арайя, и надо воткнуть это в себя. Благодаря Стурши, Ромига отчётливо представляет, что его ждёт. Однако почему-то решил, что так будет лучше для всех. Остриё предвкушающе покалывает кожу: решил — не тяни. Резкий вздох, короткое напряжение мышц, хруст разрезаемой плоти — боль ожидаемо захлёстывает, но не угасает вместе с жизнью, а растягивается в бесконечность. Становится привычкой. Оставляет пространство для ещё более невыносимой мысли-ощущения: всё это зря…

Ромига закашлялся, не сразу вспомнив, как дышать. Отлип от стены, в несколько шагов преодолел расстояние до алтаря. Упёр ладони в Камень по обе стороны от лежащего там. Рявкнул ему в лицо:

— Нет! Не дождёшься! — чуть сбавил тон. — И тебя я отсюда сковырну. Найду способ. Потом продолжим войну где-нибудь в другом месте. Не на Голкья.

Лицо врага осталось каменно неподвижным, но нав словно бы услышал его ответ в своих мыслях. Неожиданно безнадёжное, вымученное: «Попробуй, нав. Вдруг у тебя получится. Вдруг, нам действительно пора уходить отсюда. Тогда я тоже не стану вредить тебе на Голкья.»

— Поклянись, что не станешь мне вредить!

«Клянусь! Свет, Тьма и все стихии Голкья да будут мне свидетелями.»

Асур, призывающий Тьму в свидетели — это стоило услышать! Хотя веры врагу всё равно нет и не будет.

Предельно осторожно и бережно, чтобы не стронуть клинок в ране, Ромига начал разжимать стиснутые на рукояти пальцы, но в этот самый миг и асур, и кинжал сделались для него призрачными, как давешние образы Первой Войны. Видеть — видел, воздействовать не мог.

«Не так быстро, нав. И вообще, тебя здесь нет, ты не настолько хороший сновидец. Да, ты спишь, и тебе снится! Просыпайся, выздоравливай, разыщи мой дом наяву.»

Ромига, и правда, проснулся. И тут же выпросил у Рыньи уголёк, чтобы набросать на стене панораму горных вершин, которые виднелись из той башенки.

Мальчишка молча наблюдал за Ромигиными стараниями, а дождавшись результата, восхищённо воскликнул:

— Ты зарисовываешь сны на стене, совсем, как мастер Лемба! А кто это? Зверь-рыба скрадывает добычу на мелководье?

Нав ещё раз присмотрелся к своему рисунку: да, если сменить масштаб, острые пики похожи на ряд спинных плавников, режущих водную гладь.

— Нет, Рыньи, это горы над облаками. Возможно, высочайшие горы Голкья, или просто очень высокие и острые.

Мальчишка приоткрыл рот в изумлении:

— Разве можно так рисовать горы? Даже наш мастер так не делает!

— А я делаю, — рассмеялся нав, хотя ему было совсем не весело. — Рисую, чтобы лучше запомнить место, которое явилось мне во сне. И чтобы показать его другим, ведь я больше не могу сплетать видения. Скажи-ка мне, Вильяра ушла давно?

— Незадолго до заката, а сейчас уже стемнело. Она обещала вернуться после полуночи.

— Позови её? А лучше, вместе с Альдирой. Хочу показать мудрым этот вид.

***

Лемба, внук Зуни, сидел на снегу и ворожил снег, а выходила у него, вопреки стараниям, то крупа, то град. Колючие льдинки долбили его снаружи, чёрные мысли — изнутри, сбивая колдовскую песнь с тона и ритма.

Особенно трудно сосредоточиться, слушая, как звонко смеются рядом Анта и Раска, выхваляясь перед мудрым Стирой, а больше — друг перед другом, огромными, в две ладони, снежинками. Взаимное влечение и удачная ворожба дурманят обоих, сильнее марахской травы. Счастливые! Пока не задумываются, не понимают, что посвящение пройдёт лишь кто-то один…

Крупная градина больно клюнула в лоб, и Лемба зарычал, чувствуя, как сочатся из глаз злые слёзы. Нет! Чтобы эти дурни остались вместе, а Лемба — со своей Яли, он теперь из шкуры выскочит, но станет младшим Вильярой! Раз уж судьба поманила его внезапным подарком…

Он крепко зажмурился и представил себе знахаркину дочь Яли: пришелицу с Ярмарки, младшую служанку в доме Кузнеца. Вспомнил, как дарил любезной не только свои первые поковки, но и прекрасные снежные звёзды. Голос с тех пор огрубел, дар, по словам Стиры, стал удручающе однобоким, но Лемба же не забыл ничего! Песнь, наконец-то, полилась, а в колдовской силе у него недостатка не было: не зря ученики мудрого Стиры днями напролёт сидят возле Камня…

Продолжая петь, Лемба вытянул перед собой руки и поймал на рукава сотворённую снежику: ощутимо тяжёлую, раза в два крупнее, чем у Анты и Раски. Открыл глаза. Увидел Стиру ровно там, где только что воображал себе Яли. Скривился.

Мудрый будто не заметил неподобающей гримасы ученика, кивнул одобрительно:

— Холодные стихии всё-таки слушают и слушаются тебя, о кузнец. Твоя песнь была сильна. Эта снежинка — величайшая из тех, что я видел в своей жизни, — Стира помолчал, давая Лембе осознать похвалу, распробовать её на вкус. — А теперь закрепи свой успех, спой ещё раз. Сосредоточься не на величине, а на совершенстве узора. Вспомни, что ты рассказывал мне о мастерстве и тонкой работе?