Деспот (СИ)

Кивает, и я с замершим сердцем вхожу, нервно отдернув полог. На угловом диване, обитой кожей, за низким широким столом, заставленным бутылками и тарелками с закусками, сидит Мирон Львович в расхристанной рубашке с небрежно закатанными рукавами. Ноги широко расставлены, поза расслабленная, а волосы всклокочены, что придает ему пугающей дикости. Рядом с ним развалился толстый мужик с залысинами на голове и крупным рябым носом. О чем-то беседуют и цедят алкоголь.

— Доброй ночи, — едва слышно говорю я и сглатываю кислую слюну.

— А, Софушка, — скалится Мирон Львович и отставляет бокал, — явилась.

Толстяк оценивающе смеривает меня с головы до ног липким и пьяным взглядом. Кладу тубус на диван и отступаю. Неприятный тип.

Мирон Львович снисходительно на меня смотрит и командным тоном заявляет:

— Свободна.

Я оскорблена. Где, подлец ты этакий, твое спасибо? Вот надо мне ночью шляться по ночным клубам с чертежами наперевес? Мне сон, между прочим, приятный снился!

— Куда же ты пойдешь, краса? — сладко улыбается толстяк. — Посиди с нами, выпей, перекуси.

Мирон Львович зло зыркает, будто я жаба противная, и порчу ему вечер своим присутствием.

— Садись, милая, — толстяк похлопывает по дивану.

Мне неуютно. Я не доверяю неприятному сальному незнакомцу, который продолжает на меня глазеть, как на кусок мяса, но мне обидно, что Мирон Львович не соизволил меня поблагодарить за мою самоотверженность. Во мне неожиданно взыграло упрямство. Присаживаюсь между мужчинами на край дивана, и мне кажется, что Мирон Львович скрипит зубами от негодования: я осмелилась ослушаться его приказа.

Толстяк наливает в стакан виски благородного янтарного цвета и улыбается. Нервничаю. Я уже не рада своей глупой дерзости. Ох, стоило мне свалить, как приказал Мирон Львович.

— Я не пью.

— От глотка ничего страшного не произойдет, — улыбается толстяк и протягивает руку, — Иван.

Слабо пожимаю пухлую ладонь:

— Софья.

Иван стискивает мои пальцы и прищуривается:

— Прелестная девочка.

Зябко ежусь, схватив со стола стакан с алкоголем. Спиртовые пары перемешались с запахами сыра, креветок и вяленого мяса. Меня мутит. Господи, какая я дура. Очень вероятно, что меня в младенчестве уронили вниз головой, и вот травма дает о себе знать слабоумием и отвагой.

— На чертежи взглянешь? — Мирон Львович с ожиданием смотрит на Ивана.

— Да что я там не видел? — откидывается назад и чешет щеку, взирая на меня мутными глазами. — Дело же не в том, что ты собрался строить. Ты отхапал золотой кусок земли, Мироша, на который многие пускали слюни. Тебе не позволят на нем даже сарай поставить и вынудят продать.

Меня передергивает от фамильярности Ивана. Какой, к черту, Мироша? Мирон Львович!

— Если ты…

— Если я, — кивает и смеется. — Могу, Мироша, но все имеет свою цену.

Где же я его видела? Лицо знакомое. Неужели какой-то политик или высокопоставленный чиновник? В любом бизнесе большую роль играют связи и деньги, но что-то мне подсказывает: Ивана интересует сейчас не взятка, а моя скромная персона. Глаз не отрывает от лица и в нетерпении поглаживает колени толстыми ладонями с короткими пальцами, напоминающими уродливые сардельки.

Иван кладет мне на бедро вспотевшую руку и криво улыбается, недвусмысленно облизывая губы. Наклоняется, шумно выдыхая, и я молча выплескиваю в его опухшее и румяное лицо виски. Я лишь хочу защититься.

С удивленным возгласом подскакивает на ноги, разведя руки в стороны, и с изумлением смотрит на мокрую рубашку. Мне конец, ведь Мирону Львовичу был важен этот пузатый хряк. Он просил его об одолжении, а я все испортила.

Глава 8. Вопрос чести

Мирон Львович молча и с толикой превосходства протягивает Ивану салфетку и тот, выхватив ее из рук, с рыком и неразборчивыми ругательствами, в которых я слышу “шлюха” и “стерва”, выходит, зло запутавшись в бархатной шторине. Разъяренно одергивает ее и покидает нас. Сердце стучит, вторя приглушенной музыке, и возвращаю пустой бокал на стол.

— Ты солгала в резюме, Софушка, — голос Мирона Львовича дрожит от ярости. — Ты очень конфликтный человек. Я бы сказал, агрессивный и несдержанный человек.

Встаю, но мужчина рывком за запястье усаживает обратно на диван. Через секунду стальными руками вжимает в мягкую спинку и вглядывается в глаза. Хочу кричать, но вряд ли кто-то услышит меня из-за громкой музыки. Какая я слабая, беспомощная и глупая. Зачем я ответила на ночной звонок и пришла, отринув сомнения и страх?

— Софушка, ты понимаешь, что натворила?

— Отстояла свою честь? — едва слышно отвечаю я дрожащим голосом.

— Ты, маленькая и глупая дрянь, сорвала переговоры, — глухо рычит в лицо. — Это вопрос не чести, а больших денег. Огромных, мать твою, денег!

— Отпустите меня, Мирон Львович…

— Нет, моя милая. Тебя не учили, что за проступки надо отвечать?

Я напугана и вместо слов лишь сглатываю и моргаю. Когда Мирон Львович въедается в мои губы, возмущенно мычу и вскидываюсь под его руками. Рвет блузку, повалив на диван, и коленом раздвигает ноги.

— Мирон Львович! — в отчаянии вскрикиваю я и бью кулаками по его груди.