Деспот (СИ)

— Я могу, — Мирон Львович делает глоток, бесстрастно глядя на меня. — Согласись, оттуда открывается отличный вид.

А через секунду встает и вышагивает к двери, которую с щелчком запирает.

— В нашем уговоре не было ни слова о квартирах с отличным видом, — главное — сохранять спокойствие, даже если он вознамерился воплотить в жизнь угрозу о порке.

— Хорошо, оформим ее, как корпоративную. Подготовь приказ для бухгалтерии, — пожимает плечами и возвращается за стол.

— Так еще хуже!

Кто выделяет средства на аренду элитного жилья для секретарши? И ежу понятно, что бухгалтерши заподозрят меня и Мирона Львовича в близких связях. Хотя и зарплата в двести тысяч уже наталкивает на нехорошие мысли, но квартира точно утвердит их во мнении, что я личная шлюха босса.

— Тогда оставим все как есть.

Как у него все легко и просто.

— Мирон Львович! — громко восклицаю я и продолжаю тише и неувереннее. — Вы меня должны были хотя бы спросить.

— Ты не вернешься в бабушатник, Софушка, — сердито смотрит в глаза, и его голос понижается до гневливых ноток. — Это мое решение. И нет, я не должен тебя спрашивать.

Мое упрямство улетучивается. И чего это я с ним спорю? Поздновато играть в гордую, смелую и независимую. Я вчера на ужине прощелкала шанс выйти сухой из воды. Раз согласилась сыграть с Мироном Львовичем, то смысл сейчас ерничать? Я хозяйка своим словам или непоследовательная истеричка?

— А теперь побеседуем о том, что ты опоздала на час и пятнадцать минут. Помнится, ты мне говорила, что этого больше не повторится.

— Прошу прощения, — твердо и открыто смотрю в глаза Мирона Львовича. — Вы требуете объяснительную? Или с вашей диктовки написать выговор и распечатать для подписи?

— Второй вариант, — выдвигает ящик, вытягивает из стопки бумаги белый лист и кладет на стол.

Затем встает и вручает золотую увесистую ручку. Склоняюсь над листом, опершись левой рукой о стол, вывожу аккуратные буквы. Мирон Львович расстегивает и резким движением снимает ремень.

Оглядываюсь, и он насмешливо вскидывает бровь, мол, я же обещал тебя выпороть за опоздание. Вчера он сказал, что сопротивление его заводит, и я не стану потакать его капризам.

— В связи с опозданием на работу секретаря Березкиной Софьи Андреевны на час и пятнадцать минут приказываю, — делает паузу, складывая ремень пополам, — двоеточие. Теперь с новой строки. Наложить на Березкину Софью Андреевну взыскание в виде устного выговора и трех… ммм… нет… пяти ударов ремнем по ее сладкой попе.

Не успеваю поставить точку, как на ягодицы со свистом опускается ремень. Закусываю губы. Удар не сколько болезненный, а унизительный.

— Один, — хмыкает Мирон Львович и заносит руку с ремнем, — два…

Второй удар злее и резче, и от него я вздрагиваю и краснею, потому что меня, наконец, пробивает стыдом. Ненадолго же меня хватило.

— Три…

Третий шлепок легкий и игривый. Четвертый весьма болезненный. Я даже всхлипываю, а от пятого, выверенного и обжигающего сквозь легкую ткань юбки, сдавленно и со стоном выдыхаю. Чувствую, как к промежности приливает кровь, и наполняет ее тянущей болью. Я завелась от постыдной порки.

Разворачиваюсь к Мирону Львовичу и молча наблюдаю за тем, как он умело и невозмутимо заправляет ремень в брюки. От него, как обычно, приятно и ненавязчиво пахнет, а щеки — гладко выбриты.

— Могу идти, Мирон Львович? — тихо и на выдохе спрашиваю я.

— Нет, — садится в кресло и откидывается назад, развернувшись ко мне.

Ноги широко расставлены, руки лежат на подлокотниках. Вид расслабленный и непринужденный, а глаза горят огнем вожделения. Возбужден и оттого прекрасен. Мне льстит его желание. Мне мало ремня и я хочу близости, но боюсь, что окончится очередной порцией боли.

— Ты должна отработать свое опоздание, — скалится в хищной улыбке. — Иначе я направлю выговор в кадровый отдел.

— Вы не посмеете, — охаю. — Это же глупость несусветная!

— Марии Ивановне будет что обсудить с бухгалтерами, — щурится и усмехается. — Если ты думаешь, что я постесняюсь отнести выговор, где я приказываю тебя отшлепать, то ты ошибаешься. Приступай, Софушка. На колени.

Последняя фраза была сказана четко, строго и сердито.

— На ваши? — зачем-то спрашиваю я.

Встает, всматриваясь в глаза, пробегает пальцами по щеке, касается губ и повелительно давит на плечи. Вскидываюсь, но он ныряет ладонью под волосы и удерживает меня за шею. Упираюсь в его крепкую грудь руками и подрагивающим от возмущения и желания голосом цежу сквозь зубы:

— Вы отвратительный мерзавец, — слова выходят хриплыми и томными. Я могла таким тоном признаться ему в любви. — Подлец. Как вам не стыдно?

— Страшно? — изгибает бровь и проникновенно шепчет. — Боишься познакомиться со мной поближе?

Целует. Ноги подкашиваются, и Мирон Львович вновь давит на плечи. Ослабев от его подлой нежности, опускаюсь на колени. Медленно расстегивает молнию и являет моему обескураженному взору то, чем лишил меня невинности.