Дестини

Но сначала был «детский ужин», как говорила мама. Она в этом была очень строга: дневная еда называлась «второй завтрак», а вовсе не «обед», как говорили дети Тэннеров, потому что были маленькими невеждами. Потом чай в пять часов, который никогда не сервируют за обеденным столом, а только в гостиной, если она у вас есть. У них гостиной не было, и они только делали вид. Потом был ужин, а когда она вырастет, вместо него будет обед, который подают в восемь.

Поужинали они крутыми яйцами и намазанными маслом тонкими-претонкими ломтиками белого хлеба с обрезанной корочкой. Ничего жареного они никогда не ели. Мама говорила, что жареная еда – вульгарна и от нее портится цвет лица. А в заключение кусочек сыра и фрукты. Но с фруктами было трудно, потому что есть их полагалось с помощью ножа и вилки, а чистить апельсины надо было одним способом, а яблоки совсем другим, так что иногда Элен путала, а мама хмурилась.

После ужина мама включила радио, и они слушали последние известия, очень скучные, думала Элен. Только войне во всяких местах, про которые она никогда прежде, кроме Кореи, и не слышала. А потом, когда посуда была вымыта, потом начиналось самое интересное. Уроки.

На этот раз ей было задано поставить прибор на покрытом клеенкой столе, правильно положив ножи, вилки и ложки. Получилось не очень красиво, но мама не сердилась, потому что все они были одной величины, а не разные, как полагается, но раскладывать их следовало по правилам.

Кончив, Элен взобралась на стул с подушкой и чинно ждала. Спина прямая, локти прижаты к бокам, потому что на банкете или званом обеде ратопыривать локти нельзя – слишком мало места. Мама улыбнулась.

– Хорошо. Ну, сегодня ты съешь немного супа – пожалуй, бульона. Консоме, помнишь? Затем рыба – филе трески или чуть-чуть тюрбо. Затем жаркое – цыпленок, или мясо, или дичь. Естественно, к нему будут поданы овощи, которыми обедающих обносят. С какой стороны от тебя остановится слуга?

– Слева, мама.

– Хорошо. Теперь ножи и вилки – в каком порядке ты будешь их брать?

– От внешних к внутренним, мама.

– Хорошо. Ну а булочки, вообще хлеб?

– Отламывать по кусочку, мама. Пальцами. Ножом не резать, он для масла.

– Отлично. Ну а рюмки?

Элен посмотрела на три выстроенных в ряд граненых стакана.

– Как с ножами и вилками. От внешней к внутренней. Даже если рюмку наполнят еще раз, никогда не пить больше трех, и прихлебывать понемножку и не торопясь… Пальцы, – она улыбнулась до ушей, – держать все на ножке, не оттопыривать!

– Хорошо. – Ее мать вздохнула. – Три рюмки это не правило, ты понимаешь… Но предусмотрительность не мешает. Ну-у… Что могут подать после жаркого?

– Пудинг, мама.

– Пудинг, совершенно верно. На десерт. Этим словом обозначаются фрукты и орехи, которые подаются в заключение. И ни в коем случае не «сладкое». Ну а теперь… – Она указала на стеклянные перечницу и солонку в центре клеенки, покрывавшей дощатый стол. – Что это?

– Соль и перец, мама. А иногда еще и горчица. – Она подняла голову, гордясь своими познаниями. – Мы не говорим «судок», но, если кто-то скажет так, мы все равно передадим и не улыбнемся.

– Отлично. Ну а это? – Она указала на квадрат, отрезанный от бумажного полотенца, который лежал возле тарелки Элен.

– Это салфетка.

– А так как мы дошли до пудинга, где ей следовало находиться уже довольно давно? Элен прижала ладошку к губам.

– Ой! Я забыла. У меня на коленях, мама.

– Как и твои руки, если не ошибаюсь.

Упрек был очень мягким. Руки Элен тотчас нырнули под стол.

– Очень хорошо. И последнее. Ты съела свой апельсин – естественно, как полагается, не уронив кожуру под стол, но пока забудем про это. Что произойдет дальше?

– Ну… – Элен нерешительно помолчала. – Мы немножко поговорим, и я должна обращаться к соседу и справа, и слева, а не позволять, чтобы меня мо… мопо…

– Монополизировали. Очень хорошо. Продолжай.

– И я должна следить, когда хозяйка дома подаст знак. Она может перехватить мой взгляд или положить салфетку, но я должна быть уже готова. Тут она встанет, и все остальные женщины встанут, и мы следом за ней выйдем из столовой. А мужчины останутся и будут пить портвейн. И рассказывать смешные истории…

– Да-да. – Ее мать встала. – Что делают они, тебя не касается. И в любом случае… – Она помолчала с некоторой растерянностью. – Возможно, этот обычай уже не соблюдается строго. Я точно не знаю. После войны, видишь ли… Теперь все не так официально, ну, и я уехала так давно… – Ее голос замер. – Тем не менее знать его не помешает.

– Да, мама. – Элен поколебалась, поглядывая на ее лицо. – Как я отвечала? Хорошо?

– Очень хорошо, моя радость. Можешь выйти из-за стола.

Элен соскользнула с подушки и подбежала к матери.

Та сидела в их единственном кресле. Элен думала, что оно очень безобразное – желтые деревянные ножки, засаленная красная обивка. Но мама задрапировала его красивой старинной шалью, которую привезла из Англии. Когда Элен забралась к ней на колени и прижалась головой к ее плечу, мама откинулась на шаль и закрыла глаза. Элен подняла лицо и внимательно ее оглядела.