Дестини

– Сам, возможно, и не обидит. Парень он, в сущности, неплохой, я в этом уверен. Но его сбили с толку. Может, он не очень умен, раз позволяет втягивать себя в дела, в которые не следовало бы втягиваться, может, вы правы, и он ничего плохого не замышляет. Но у Билли завелись странные дружки – он вам о них не рассказывал? Не рассказывал, как сблизился кое с кем из тех, кто работает у Хайнса? С черномазыми?

Элен уставилась на него и не сразу нашлась с ответом.

– С неграми? Нет, Билли об этом не говорил.

– Вот видите? А почему? Потому что стыдится, вот почему. В душе он и сам понимает, что не прав, что есть вещи, которые белому человеку делать не положено. Наши местные этого не потерпят. Для таких, как Билли, у них есть скверное прозвище. «Дружок черномазых» – вот как они таких называют. Вам доводилось слышать это имечко?

– Конечно!

– Значит, вам не захочется, чтобы Билли так называли. Или вас саму, раз вы гуляете с Билли. Верно?

Он щелчком смахнул пылинку со своих белых брюк, поднял голову и посмотрел на дверь.

– Билли видели. Он разговаривал с ними, ел с ними вместе. На днях пошел с ними в их негритянскую обжорку. Сидел там, уплетал требуху, коровий горох и сладкий картофель, будто забыл, какого цвета у него кожа. – Он повысил голос. – Народу такое не по душе. Пока еще все довольно спокойно, но скоро покоя не будет. Надвигаются беспорядки. Я их в воздухе чую, потому что прожил тут всю жизнь и знаю, чем это пахнет, – закончил он уже тише.

Он повернулся к ней. Элен уставилась на него во все глаза. Ей стало страшно.

– Вам ведь не хочется, чтобы с Билли что-то случилось, правда?

– Нет, не хочется.

– Тогда не мешало бы его предупредить. Передайте ему наш разговор. Скажите, чтоб не забывал, кто он есть, пока не поздно. – Он помолчал. – И больше с ним не встречайтесь. В наших местах у вашей мамы не так уж много друзей – вам это известно?

– Да, известно.

В ушах у нее раздавался голос Присциллы-Энн; она почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо. Он не сводил с нее взгляда.

– Местные о ней разное говорят. Мы с миссис Калверт не обращаем внимания на эти сплетни. Но вы красивая девочка. Вы ведь не хотите, чтоб о вас пошли разговоры?

Элен залилась краской и опустила голову.

– Нет, не хочу, – ответила она пристыженно.

– Ну-ка, – сказал он и протянул ей фляжку, – хватит расстраиваться. Глотните бурбона.

Элен взяла фляжку дрожащими руками и сделала большой глоток. Виски обожгло пищевод, жидким огнем разлилось в желудке. Она на секунду зажмурилась. У нее закружилась голова, в маленькой беседке вдруг сделалось очень жарко, но она и в самом деле почувствовала себя лучше. А он очень добрый. И мама, и Билли, все разом, от этого у нее путалось в голове, но он, конечно, и вправду очень добрый.

– У вас мокрые губы, весь рот заляпан в бурбоне. Придется научить вас, Элен Крейг, пить из фляжки.

С этими словами он придвинулся к ней, наклонился и обнял за плечи. Внезапно его губы оказались совсем рядом.

– Мокрые… Помните?

Голос у него внезапно охрип, как в тот раз. И тут он – очень осторожно и неторопливо – прижался к ее рту своим. Губы у него были влажные и твердые; она почувствовала его язык на своих губах, почувствовала, как его рот изогнулся в улыбке. Он слизал виски у нее с губ, обнял ее покрепче и раздвинул языком ее губы. Она словно окоченела. Нежно, игриво он коснулся языком ее языка; затем принажал; затем начал сосать ей губы, потом язык.

– Открой рот пошире… Вот так…

Он втянул ее язык к себе в рот, прихватил влажными твердыми губами. В голове у Элен все поплыло. Образы, слова, картины; то, о чем шепотом говорила Сьюзи Маршалл и подтвердила Присцилла-Энн. Она поняла, что дрожит; его рука скользнула чуть выше и легла ей на грудь. От него пахло одеколоном, мятой, бурбоном и потом с легким оттенком мускуса; ее взгляд упирался в его загорелую кожу. Она закрыла глаза и погрузилась в теплую тьму, где были только два их сомкнутых рта. Он отодвинулся, продолжая одной рукой ласкать ее груди.

– У тебя было так с Билли Тэннером? Или с другими ребятами?

Его голос звучал хрипло и завораживающе. Она отрицательно покачала головой.

– Я так и думал. Знаешь, сколько времени я этого ждал? Очень долго. Ты даже не представляешь, как долго. Но я знал, что дело того стоит.

Он подхватил ее груди снизу ладонями, заставил ее откинуться, так, чтобы смотреть ей в глаза.

– Ты ведь знала, верно? – спросил он. – Давным-давно, когда была совсем маленькой девочкой. Ты ведь и тогда знала. По глазам вижу.

Он снова впился ей в губы поцелуем, долгим, неумолимым и крепким, и не отпускал, пока она не начала дрожать.

– Расстегни рубашку, голубка, дай посмотреть.

Он взялся пальцами за пуговицы блузки. Элен попыталась его оттолкнуть:

– Не надо, прошу. Вы не должны. Это дурно.

– Я уже видел тебя, – сказал он, отбросив ее руки. – Три года назад. Тогда и видел. Ты купалась в заводи. Ты еще себя трогала, а потом оглянулась через плечо, будто чего испугалась. Тебе уже тогда хотелось, верно? В двенадцать лет. Хотелось, и ты об этом думала, и… Господи Иисусе, дай посмотреть.