Детдом

Говорить он не умел и не любил. Говорить в церкви с кем-нибудь, кроме Бога, казалось ему почти кощунством, хотя он и не знал самого этого слова. Когда к ним в интернат приходил толстый священник в черной рясе и с рыжей бородой, многие нервно-больные дети испугались его и прятались по углам. Но юноша, который был тогда ребенком, почему-то совсем не испугался, а наоборот – священник ему понравился и показался очень красивым. У священника была ухоженная и мягкая, как мочалка, борода, белые пухлые пальцы, большие прозрачные и розовые уши, а поверх рясы висел золотой красивый крест, который он почему-то сначала принял за ключ, отпирающий сундук с сокровищами. Священник рассказывал, а он и еще некоторые дети, которые не боялись, с удовольствием слушали его, и смотрели картинки в книге. А потом его крестили, и сказали, что Бог всегда с ним и никогда его не оставит. Ему это в целом понравилось, но вообще-то он никогда не чувствовал себя особенно одиноким. Всегда рядом кто-то был и иногда хотелось от них уйти и спрятаться. Тогда он просто ложился там, где стоял, и закрывал глаза. Наверное, Бог присутствовал и при этом тоже, но с закрытыми глазами Его не было видно, и Он ему, в общем-то, не мешал. Уже потом другой священник, весьма похожий на первого, объяснил ему, что нужно делать, чтобы Бог мог тебе помочь. И он очень этому обрадовался, потому что вообще-то редко понимал какие-нибудь объяснения, хоть в школе, хоть еще где, а это оказалось довольно просто и понятно. С тех пор он регулярно ходил в церковь и крестился, молился, и ставил свечи, и даже выучил символ веры и еще три по половинке молитвы. Ему очень нравилось, как в церкви поют, и как там пахнет. Больше всего он любил стоять там, в каком-нибудь темном уголке, и молчать. В эти минуты ему даже казалось, что он счастлив…

Уже за пределами храма, на паперти он обернулся, чтобы перекреститься в последний раз, и в этот миг его тронули за рукав куртки. Он обернулся с выражением досады на простодушном лице, и внезапно вместо пожилой тетки увидел монаха или священника в черном длинном одеянии и в шапочке, название которой он знал, но забыл.

Лицо у монаха было все усыпано веснушками, и от этого никак не получалось разобрать его возраст. Может быть, ему было тридцать лет, а может быть – и все пятьдесят.

– Брат Георгий, я хочу поговорить с тобой.

Юноша испугался. Он не хотел и не умел говорить, тем более, с незнакомым ему человеком. Хорошо бы сейчас рядом оказался Владимир, или хотя бы Женя! Они умеют складно сочетать между собой слова, знают, что нужно сказать в том или ином случае, и люди по большей части понимают их правильно. Но и оттолкнуть священника и убежать было бы, наверное, неверно. Вдруг Бог на это обидится и кого-нибудь под горячую руку покарает?

– Да, – сказал он на всякий случай, вспомнив Ольгу.

– Пойдем, сядем, – пригласил незнакомец, и он послушно пошел за ним на старое кладбище перед ступеньками храма, на котором почему-то были похоронены всякие герои и прочие деятели времен Советского Союза. Они сели сбоку от кладбища на лавочку, и он, по привычке, огляделся: не видно ли где Бога, или хоть кого из его посланников. Сейчас ему очень пригодился дельный совет. Бога не было видно, зато к их ногам сразу собралось очень много голубей. Самые наглые из них вспрыгивали на лавочку и едва ли не клевали людей, требуя пищи. Он вдруг вспомнил, что что-то такое было, с голубем и Богом одновременно, и заволновался.

– Истинно ли ты веруешь, чадо? – спросил монах.

– Да, – ответил он на всякий случай, хотя и не знал правильного ответа.

– Ты не удивлен, что я знаю твое имя?

– Нет, – сразу сказал он, потому что этот вопрос был ему понятен. Имени своего он никогда ни от кого не скрывал. Пусть знают, ему что – жалко?

– Понимаешь ли ты, для чего все мы посланы на эту землю?

Он закрыл глаза и промолчал. Если странный человек не догадается сам отвечать на свои вопросы, то дело худо. Скорее всего, он просто свернется в клубок прямо вот здесь на скамейке. Если лечь головой к краю и подогнуть ноги… Все равно будет со всех сторон неловко… Но, кажется, он, к счастью, догадался…

– Мы посланы, чтобы противостоять злу и умножать добро делами своими. А также, чтобы славить Господа нашего.

Он приоткрыл один глаз, потому что сказанное прозвучало вполне разумно.

– А чего вам от меня-то надо? – наконец сумел сформулировать он.

– Все наши благие дела во славу Его. Каждый на своем месте славит. Пахарь – на ниве, рыбак – в море, рабочий – у станка, художник – у мольберта. Если бы тебе выпало славить Господа, что бы ты делал?

«Уснул бы», – хотел сказать он, но не сказал, потому что понимал, что ответ – неверный. Верного ответа он не знал. Может быть, монах подскажет, как иногда, отчаявшись объяснить, подсказывали ему учителя в школе?

– Может быть, ты выстроил бы дом? Или испек хлеб? Или учил бы людей Священному писанию? Или, может быть, ты спел бы Ему песнь?

Последнюю фразу монах выделил голосом, молодой человек тут же среагировал на интонацию и радостно воскликнул:

– Да! Песнь! Я умею!